что мы с “Дуката”. Во всяком случае – сразу. В остальном же – каждый знает, что делать. Вперёд, братцы!
Я сел на место гребца, взялся работать веслом. (В первую минуту мне лучше быть незаметным: турки могут знать меня в лицо.) Подошли к борту, нам сбросили две лестницы. Старательно вылепливая на лицах миролюбие – пока это всё-таки переговоры – поднялись на палубу. И вот здесь меня укололо нехорошее предчувствие. Вроде бы не с чего, всё так, как мы ожидали увидеть. Нормальные морские ребята, с оружием, в шрамах. Одеты как придурковатые обезьяны – цветисто, вычурно, с атрибутами роскоши на грязных, вонючих лохмотьях. Но что-то было в них не так. Прилетело предчувствие дрянного подарка от Госпожи нашей Фортуны. До боли, до щемящей тоски укололо моё сердце прикосновение её пакостного поцелуя. “Они ничего не знают”, – подумал вдруг. Действительно, это дети не наших морей. Необъяснимая метка принадлежности к иному, не нашему, временному, мирку охоты и бегства лежала на них, и с каждой секундой пугала меня всё больше и больше. “Хаузен” – тот. Команда – не та. И я кожей, кишками, скрутившимися в жёсткий болезненный ком почувствовал, что Эдда и Корвина на корабле нет. И не только это. Я ощутил – и это было знание, которое приходит вдруг ниоткуда, но подлинность которого несомненна – что я ещё очень нескоро смогу увидеться с Эвелин.
На миг я как будто вышел из своего тела и приподнялся над палубой. Мне сверху открылись две кучки человечьих голов, растянутых в линию, и две головы в середине: одна – Каталуки, вторая – их капитана. Шло нормальное разыгрывание ролей – кто кого могучей. Блистало неподвижное пока оружие, выпячивались груди, предельно спокойными и небрежными держались лица. Но слов я не слышал. Хотелось плакать, но внутри у меня всё застыло, сковалось какой-то вековой усталостью. Как будто иней лёг на мёрзлую землю.
«Всё, всё» – твердил я, возвращаясь в себя, кажется, даже вслух.
– Всё! – сказал я, выходя из ряда, и по тому, как осёкся и подался в сторону Каталука, стоявшие напротив нас поняли, что вышел человек, который имеет право большее, чем просто говорить.
– Сколько дней вы на этом корабле? – спросил я капитана пиратов.
– А что такое? – не вышел-таки тот из роли.
– Сколько дней вы на этом корабле?
– А ты, мальчик, у них кто…
– Сколько дней вы на этом корабле?
– …И почему ты об этом спрашиваешь?
Теперь мне нужно было его убить. Опять это знание ниоткуда. И я был готов, и он это понял, страх метнулся во взгляде. На секунду меня опередил голос Бариля:
– Тебя не об этом спрашивают, герой!
– Что?
– Тебя спрашивают – что ты сейчас будешь пить: морскую воду с порохом или одну только морскую воду.
Капитан сник, посерьёзнел.
– Насчёт одной только воды – это не шутка? – спросил он меня.
– Как я устал, знал бы ты только, – тихо выговорил я ему в лицо и, пройдя мимо, подошёл к мачте и сел, прислонившись к ней спиной.
– Да это мы решаем, чем вас поить – чистой водой или с порохом! – влез-таки он в привычную маску. – У нас на каждом борту тридцать пушек!
– Ты видел когда-нибудь, чем собачки какают? – негромко спросил я его с палубы.
– Что-что?!
– Видел, конечно. Так вот то же самое – твои пушки.
– О-о-у! – насмешливо протянул он, взглянул на своих, и его пираты заулыбались.
– Оу, оу. Сможешь ты сейчас достать мой корабль?
Он машинально взглянул, на летучий миг прищурился бывалый, намётанный глаз. Да, почти два пушечных выстрела. Перебрал какие-то свои мысли, и стал понемногу снимать маску.
– Ты что, придурка из меня делаешь? – с угрозой проговорил он. Пальцы невесомо тронули рукоять кривой сабли.
– А его из тебя и делать не надо. Глаз!
Готлиб вспорхнул на фальшборт, вытянулся во весь рост, раскинул в стороны руки. А тело пиратской кучи уже покачивалось и ворчало. Глаз постоял миг – и спрыгнул с фальшборта на палубу. Выстрела я не услышал. Просто ударило в воду ядро. В сорока ярдах от носа “Хаузена”. Только потом долетел звук выстрела. Мелькнули три секунды – недоумение ещё не сошло с потрясённых рож – ударило второе, с другой стороны, в сорока ярдах. И тут же – третье:
– Но этого не может быть, – растерянно проговорил капитан пиратов.
– Так ты что будешь пить?! – голосом человека, у которого заканчивается терпение, воскликнул я.
Но ответил мне не он, а возглас из их компании:
– Алле хагель! Это “Дукат”! “Дукат”!
– Ну и что такое “Дукат”? – изо всех сил стараясь сохранить лицо, проговорил капитан.
И тут же, не обращая на него внимания, шагнули ко мне двое пиратов.
