другого. Заезжая в постоялые дворы, он давал коням овса, чистой воды, и отдыхал ровно столько, сколько требовалось для отдыха им.
Добравшись до пригорода, он отыскал мастерскую знакомого кузнеца. На карту было поставлено многое, и Бэнсон заметно нервничал. Он понимал, что его заказ не возьмётся выполнять ни один из свободных ремесленников. Чудовищный инструмент, за которым он приехал в пригород Лондона, сейчас мог сделать лишь тот, кому он бросил когда- то в ладонь тяжёлое, хранящее жар горна, золотое ядро.
Он вошёл - и тотчас отлегло от сердца: кузнец, не скрывая радости, бросился пожимать ему руку. Бэнсон, взглянув на стоящего у наковальни помощника, устало сказал:
– Пошли своего молодца, пусть моих коней расседлает и даст овса.
Бросил благодарно поклонившемуся «молодцу» серебряную монетку.
– Опять небывалый заказ? - обнажив зубы в широкой улыбке, спросил кузнец.
– Догадлив ты, мастер, - подойдя вплотную, проговорил Бэнсон. - Мне нужен инструмент, за изготовление которого палач отрубает руки. А за применение - головы.
– Понадобилась-таки кулевриновая аркебуза?
– Нет, кузнец. Мне нужно то, что русские разбойники называют «чеснок». (Кузнец побледнел.) Испанцы - «колючий виноград». Голландцы и немцы - «коврик». А в Англии он зовётся…
– «Чёртов горох», - прошептал кузнец, отступая.
– Чёртов горох. Нужно немного, но срочно. Я взялся помочь тем, кому неоткуда ждать помощи. Будет погоня. И - ты либо веришь мне, либо нет.
Кузнец, отирая пот, присел на скамью, расправил на коленях кожаный фартук. Помолчал. Потом, глядя в сторону, поинтересовался:
– Инструмент для человека или для лошадей?
– Для лошадей.
– Значит, крупный.
– Снова помолчал. Вздохнул. Взглянул Бэнсону в лицо.
– Тебе разве лошадей-то не жаль?
– Лошадей можно вылечить. А у меня за спиной будет живых людей десятка три, и детишек человек двадцать.
– Откуда дети-то?
– Из рабства.
Кузнец встал, взял совок, звеня, поддел из ларя угля, всыпал в малиновый огонь горна. Разложил на наковальне молоты и щипцы. Распорядился:
– Закрой дверь на засов. И вставай помогать, если дело срочное.
Бэнсон вышел, осмотрел коней, сказал помощнику кузнеца:
– Можешь сходить выпить. Мы часок-другой поболтаем.
Вернулся в кузницу, запер дверь и встал к горну.
Через полчаса кузнец бросил на наковальню первую «горошину». Металлический паучок в полладони величиной прокатился по иссечённой ударами молотов поверхности наковальни и замер, хищно выставив вверх острый, в три грани кованный шип.
– Четыре шипа, - хмуро сказал кузнец. - Между любыми из них - угол в сто двадцать градусов. Как «горох» ни бросай - он на три шипа встаёт, четвёртый - обязательно торчком к небу. Лошадь, наступив на него, летит через голову, и всадник, конечно, к чёрту…
– Сотни на две железа у тебя хватит?
– Хватит и на три. Только попрошу тебя, контрабандист…
– Всё, что смогу.
– Конечно, если сможешь… Привези его обратно ко мне. Пеплавлю.
– При плохом ходе дела мне уже ничего возить не придётся. При хорошем - «горох» подберут те, кого он остановит. - Бэнсон улыбнулся, взял в руку паучка и добавил: - Но тогда у меня будет повод вернуться за ним.
Кузнец добавил в горн угля, взялся за рычаг мехов. Проговорил, ухмыляясь:
– Странно, что «чеснок» у тебя не из золота!
ПОГОНЯ
Всё рассчитали до деталей. Была найдена укромная бухта, в которой встал на якорь «Марлин». Также нашли и частично расчистили подход с берега к бухте.
Подход этот был не вполне удобен: неширокая ложбина, заваленная камнями-окатышами, стиснутая с боков отвесными каменными стенами, круто поднималась вверх и, если бы здесь нужно было пробежать Сове или Бэнсону - они легко преодолели бы опасный подъём, но среди тех, кого в назначенную минуту должны были домчать сюда кареты, были дети и несколько женщин…
Наверху, на гребне - площадка шагов семь на десять, и затем - ещё более крутой спуск вниз, к берегу, где уже покачивались шлюпки «Марлина».
Хорош был только подъезд к ложбине - твёрдый скальный грунт, вполне подходящий для каретных колёс.
Бэнсон, мастер Йорге и несколько матросов с «Марлина» расхаживали по площадке. Они натянули канат от гребня вниз, до самого берега - но всё равно для женщин этот путь был весьма сложен. Если бы не такая удобная бухта, и не такой удобный подъезд…
Бэнсон спустился к ряду камней, сложенных в виде вала, за которым были разложены несколько мушкетов и пистолеты, в который раз проверил пули, порох, арбалет и болты. Вернулся наверх, к Йорге. Постояли в молчании.
– Сколько осталось? - спросил кто-то из матросов.
– Четыре минуты, - сказал мастер Йорге и раздвинул цилиндр подзорной трубы.
Мучительно медленно тянулись секунды. Вдруг Йорге негромко сказал:
– Молодцы. Всё точно.
И передал трубу Бэнсону. Тот схватил её, поднёс к глазу. Далеко внизу, между скал, слева, вдоль берега двигались три кареты. «Это Стэнток с семьёй и домочадцы скупщика краденого». Бэнсон перевёл трубу и увидел, как справа, навстречу им, ползут ещё четыре кареты. «Это Сова и дети из крепости». Вдруг Бэнсон недобро оскалился: за обоими кортежами, на расстоянии прицельного выстрела ехали чёрные всадники. Девять слева и пять справа. Они не гнались, просто ехали следом. Каждая компания знала, что всех нужных им людей в преследуемых каретах нет. Они - только след, ниточка…
– Четырнадцать, - сказал Бэнсон, отнимая трубу от глазницы и вытирая запотевший окуляр.
– Пора! - проговорил Йорге и матросы, цепляясь за канат, растянулись вдоль спуска, встав в наиболее опасных местах.
Приготовился и Бэнсон. Подсыпал нового пороха на полки мушкетов и пистолетов, взвёл арбалет. «Как только кареты встретятся - чёрные всадники увидят друг друга и поймут, что вот теперь мы все - в одном месте. Вот тогда будет гонка…»
Этот миг пришёл. Выехав из-за скал к далёкому подножию ложбины, кортежи резко повернули и возницы взмахнули кнутами. Лошади рванули. Семь карет ходко покатили в сторону моря, всё больше забирая в подъём. Увидели друг друга и всадники, и две чёрные стаи рванулись навстречу. Пришёл их час. Бойцов у Совы - втрое меньше, чем их, все остальные - просто живое мясо. Вот она, минута награды за многодневное терпение. Хэй, загонщики, хэй!
Но кареты шли совсем не так, как подобает тяжело нагруженному обозу, и под колёсами у них были не ухабы и ямы, а твёрдое каменное плато. Выжали все силы из лошадей и всадники. Они уже настигали последнюю из карет, когда сверкнул в воздухе блескучий коротенький дождик, лёг частыми каплями под копыта мчащихся лошадей. Сразу четыре из них, подминая всадников, рухнули, кувыркаясь; резко осадили своих лошадей задние всадники, а кареты всё мчались вперёд, и раз за разом вылетал из окон последней
