С колотящимся сердцем, не чувствуя — дышит она или нет, хлопотала Адония вокруг рамы. Картину наклонили, чтобы прошла под свод коридора, тяжело топая, понесли, и объявленная наследница, уцепившись за свисающий край парусины, топая ботфортиками, принялась помогать.
Как удачно оказалась выдвинута кровать! Как раз возле свободной панели стены и поместилась картина. Цынногвер осторожно снял парусину, отступил, вытирая пот. Встретив короткий взгляд синих глаз, поклонился.
Все, и Адония тоже, обедали на втором этаже, в капитанской. Но девочка ничего не ела. Она только сидела среди капитанов, за общим столом, и не переставая теребила свой хлыстик. Задумчивая улыбка светилась на её лице.
Отобедали, и повара проворно утащили посуду.
— Ну что же, — произнёс Люпус. — Добыча хорошая. Расписывать поровну, на всех?
— Наверное, так, патер. Поход этот был общим.
— И пирата встретили вместе?
— Да, и его.
— Ну, картины и утварь оценим потом, — как бы советуясь, проговорил монах. — Сейчас считаем только чистое золото.
Он подошёл к стене, потянул за витой свисающий шнур. Отъехала в сторону тяжёлая бархатная портьера. За ней, на стене, открылся деревянный, окрашенный чёрной краской планшет. Вверху на нём были нанесены имена — всего с дюжину, а под ними, в столбики, выписаны какие-то цифры. Люпус взял мел, дописал к трём столбикам, к цифрам внизу, ещё по одной. Отошёл. Подытожил:
— А всё-таки Джованьолли на первом месте. Пока. Как видим, торговля ромом — прибыльнее, чем морские походы!
Он через минуту ушёл. Мужчины, их было в кают-компании шесть, достали трубки, табак. Вздохнув, Адония встала из-за стола.
— Примите мою благодарность, джентльмены, — проговорила она, — за доставленный праздник.
— Для нас истинное удовольствие — доставить вам праздник, ваше великанство, — почтительно, с потешно серьёзным лицом ответил Филипп.
— Что, рассказали уже? — рассмеялась Адония. И вдруг, сгоняя улыбки с весёлых лиц, строго спросила: — А кто выиграл-то в прошлый раз? Табакерку — Цынногвер или великанство — Филипп?
В кают-компании повисла звенящая тишина.
— Ну что ж это вы? — лукавым, как бы заговорщицким голосом, приглушённо пробормотала Адония. — Как будто бы испугались. Я что, страшнее того встреченного на юге пирата?
— Кажется, да! — шумно выдохнув, ответил Филипп.
— Так кто же?!
— Цынногвер выиграл, — твёрдо сказал Глюзий. — А Филипп проиграл табакерку. Если уж всё знаешь, так должна понимать, почему Регент, а не кто-то другой подошёл к тебе обниматься.
— И, честно признаться, — быстро добавил Филипп, — мы все ему очень завидуем. Ваше бесподобное великанство.
Адония подошла к слегка побледневшему Регенту. Пристально взглянула в лицо. Так же, как несколько часов назад, уткнула в грудь ему хлыстик. И, заложив свободную руку за поясницу, торжественно проговорила:
— Прощён.
И удалилась, провожаемая хохотом и звучными хлопками аплодисментов.
Глава 6
Тупые шпаги
Этим утром Глюзий не спешил начинать тренировочный бой между учениками. Он был занят непривычным для всех и для него самого делом. В фехтовальный двор он принёс мешок с известью, длинную верёвку, колышек и молоток. Находившиеся во дворе ученики озадаченно смолкли. Повинуясь его властному жесту, отошли к манекенам. Он же, вбив колышек в землю в центре двора, привязал к нему верёвку, к другому её концу привязал нож и, словно гигантским циркулем, натянув верёвку и в полуприсяде шагая вокруг колышка, вычертил ножом большой, идеально ровный круг. Затем отложил в сторону нож, верёвку и выдернутый из земли колышек, развязал мешок и, набирая в пригоршни извести, отсыпал ею только что начертанный круг. В середине двора образовалось ярко-белое кольцо, шагов двадцать в диаметре.
— Николас! — сказал он, закончив работу. — Что ты стоишь? Краска готова?
Его ученик поспешно разложил на столе подле манекена стопу белой ткани, несколько шпаг, поставил два горшка с краской.
— С сегодняшнего дня, — сообщил ученикам Глюзий, — задание усложняется. Все схватки будут происходить внутри круга. Пора учиться раздваивать внимание. То есть следить не только за встречным клинком, но и за тем, куда ставишь ногу. Если кто-то выступит за линию, то, сколько бы он ни нанёс перед этим уколов — проиграл. Адония, Николас!
Николас, юноша, годами двумя постарше Адонии, спешно приготовлял шпаги. Они были безжалостно загублены местным кузнецом: их острые концы, раскалив, он загнул и сплющил, оставив в тупой оконечности тонкую щель. В этот просвет Николас вдевал шерстяной жгутик, завязывал его, обрезал концы и обмакивал в горшок с краской. Конец шпаги Адонии он окрасил жёлтой краской, а свою обмакнул в зелёную. Подняв её к лицу, он задумчиво проговорил:
— Похоже на цвет помёта лягушки.
В этом была издёвка, и больше того — оскорбление. Но оскорбление такое, что не придерёшься. Ничего не было произнесено в адрес самой Адонии, и всё же стоящие рядом понимали иносказание.
Адония, Николас, Маленький и пятнадцатилетний Робин взялись за свёрнутые белые ткани. Они оказались грубо сшитыми балахонами. Набросив их через головы, подростки обвязали балахоны в поясах, тотчас превратившись в отряд белых мундиров.
Вызванные Глюзием вошли в круг. Подняли безопасные шпаги с ярко окрашенными наконечниками, приняли боевые стойки. Качнулись тела, коротко звякнул металл. И тотчас на снежно-белом балахоне Адонии, в самом центре поместилось зелёное пятнышко. «Помёт лягушки…» Лицо её было бесстрастным. Она научилась прятать обиду, но, как любая девочка-подросток, страдала от её присутствия в сердце. Нет, Адония фехтовала даже по строгим меркам Глюзия хорошо, но потенциала воли, необходимого для того, чтобы на самом деле оставаться бесстрастной, у неё не было. Противник, который всё же время от времени проигрывал ей, бессовестно пользовался её ранимостью. Вот и сейчас Адония досадно пропустила вполне
