Мошенник, Будет мрачен и черен, но только не сер! Я гляделся подолгу в пустоты бутылок, Красную кровь белым вином разводил, Но коротко подстриженных событий затылок Меня никогда за собой не манил. Истекал небылицами образов четких, Пропотевши вернью вздрожавших стихов, Но в зрачках секунд, кокетках кротких, До дна не достал я веслом моих снов. Я могу вам прокрикнуть то единое слово, На котором земля помешалась вчера, И зазвучит оно, выкрученное, хаосом снова, И девушкой руки изломит в вечера. Я бродил по апостолам, ночевал я в коране, Всё, что будет, я выучил там, дилетант, Как в грязном, закуренном земном ресторане Замызганный проститутками прейскурант. Не видал я шагов рыдающих великанов, Но ведь знаю, что плачут, и не слезы, а гной! А он кляксами зеленых океанов Затопляет прыжок мировой! Отходит к окну. Вдруг выучился плакать, плакать хорошими, детскими, важными слезами. Стоит, стынет и никнет у окна с красными, как после поцелуев губы, глазами.
Поэт
Вот кричал я. Но в радости, в стоне ли, В устали камней святых, как поэту слова, Где вы, уютные, милые, поняли, Чтоб в небо упёрлась моя голова?! Я согнусь, если надо, Если надо — Вспрямею, Если надо — Криком согрею Иззябь тишине, Если надо — Суматоху тишиною проклею! Почему ж ничего не надо Мне?! О, дни мои глупые! Какой исковерк вы Привлечете тому, кто ненужью томим?! Вот пойду я, невзрачный, В мрачныя Церквы, Как товарищ детства, поболтаю с ним. Я спокойное лицо его мольбой Изуродую, Мы поймемся с ним, мы ведь оба пусты, Уведу я его за собой, Безбородого, Ночевать под мосты. А если он мне поможет, как сирым Когда-то помог он распятой душой, Его высоко подниму я над миром, Чтобы всем обнаружить, какой Он большой!!! Шатко и валко проходит, ходит к выходу. Шаги стучат по заглушающим коврам, как сердце, говорящее, стучащее любимому вслед: Милый! Милый! Милый! Бельмами поблескивает за окном вьюга блоковская, мятельная, пурговая, снеговая да такая белая, белая, без конца. К отходящему из действия поэту подбегает прислуживающий мальчик и что-то лукавое спрашивает, затаенно предлагает, по-нехорошему. Поэт улыбко глядит на него. Посмотрел в присталь, в упор, быстро отвечает, кинул слово и в двери. Тут…
Плавно и медленно опускается занавес.
Тут поднимается занавес и…
Очень высоко. Немного полусумрачно. Пустовато как-то, ненаполненно. На стенках — черныя с золотом изображения. Чайныя розы свечек огоньком позыбливаются и подергиваются. Воздух пахнет ладаном и славянизмами торжественными. В углу стоит Бог. Как только входит сюда поэт, Бог раскрывает руки, как часовые стрелки, когда без четверти три: ведь его представляют именно так.
Поэт
Здравствуй! Здравствуй, как Пьерро из гипса, Пробелевший в неудобной позе века и года! Я сегодня об мир коленкой ушибся И потому прихожу сюда. Я прошел сквозь черные вены шахты, С бедер реки прыгал в качели валов, Был там, где траур первой пахоты Грозил с рукава лугов. Когда пальцы молний тёрли небес переносицу И гроза вызернивалась громом арий, Я вносил высоту в широкополую многоголосицу, В самую июль я бросал краснощекий январий! Вместе с землею кашлял лавой И в века проходил, заглумясь и грубя!
