Nevermore

В центре этой травянистой площадки, примерно в ста ярдах от ее южной границы, высился гигантский, изглоданный временем, крайне древний дуб.

Свет, излучаемый почти полной Луной, был столь необычайно ярок, что иллюминация достигла сверхъестественной четкости.

Зрители кольцом окружили поляну. Миссис Никодемус дала распоряжение своему пожилому, но проворному слуге Тоби, который сбегал в дом и минуту спустя возвратился с колодой карт, молотком и гвоздем. Подойдя к дубу, он выбрал одну карту из колоды и с помощью молотка и гвоздя закрепил ее в центре ствола примерно на уровне плеч. Даже при столь ярком лунном свете с большого расстояния разглядеть масть этой карты было невозможно. Это вызвало еще одну краткую отсрочку — расторопный слуга сбегал в дом за факелом, а когда принес пылающий светильник, ему было велено встать позади дерева и выставить этот источник света наружу, чтобы все мы смогли разглядеть карту. То был туз пик.

Приготовления завершились, соревнующиеся были готовы приступать. Согласно обычаю, граф де Лангедок, как партия, получившая вызов, имел право на первый выстрел.

— Прошу, граф! — сказал Крокетт, с преувеличенным поклоном подавая французу свое ружье. — Не забудьте: пуля вылетает с того конца, где дырка.

Эта острота вызвала приступ бурного веселья у костюмированных зрителей и удостоилась ледяного презрения со стороны графа.

Встав в элегантную позу — сразу видно хорошее воспитание, — француз неторопливо поднял ружье и прижал приклад к плечу — тщательно прицелился — опустил мушку чуть ниже — выровнял — повторил этот прием — и выстрелил!

Резонантный грохот прославленного ружья сопровождался мигом наполненной ожиданием тишины — все взгляды устремились на престарелого служителя, который поднес свой факел вплотную к стволу дуба, чтобы рассмотреть карту. Через секунду Тоби выпрямился, обернулся к своей госпоже — та стояла справа от обоих соперников — и, рупором приложив руку к губам, крикнул:

— Точно в яблочко, как по писаному! Чтоб мне треснуть, если ее не пробило в самой середке!

Зрители разразились овацией, на которую француз отвечал изящным благодарственным поклоном. Обернувшись к Крокетту, он передал ему ружье со словами:

— А теперь, топ cher Colonel, — его речь сопровождалась презрительной усмешкой, — посмотрим, сумеете ли вы превзойти это!

— Не так уж это и трудно! — небрежно парировал Крокетт, вырывая зубами затычку из своего рога с порохом и принимаясь перезаряжать «Старую Бетси». Быстро совершив эту операцию, полковник, едва глянув в сторону мишени, резко поднял дуло и, не колеблясь нимало, нажал указательным пальцем на курок. Движения его опережали мысль, и не успел дым от выстрела рассеяться над ним, как полковник уже уткнул приклад в землю, оперся рукой на ствол ружья и, пришурясь, с торжествующей уверенностью смотрел на мишень.

Толпа вновь затаила дыхание, и престарелый служитель вновь поднес факел вплотную к дереву. На этот раз его инспекция затянулась, и, наконец, изумленно качая седой головой, он поднял взгляд и объявил:

— Глазам своим не верю — мистер Дэви промазал мимо мишени.

Он еще раз внимательно осмотрел ствол, как будто желая убедиться, что зрение не изменило ему, и, обернувшись к нам, воскликнул:

— Разрази меня — он промазал мимо дерева!

Явственный вздох потрясения пронесся над толпой, а француз, откинув голову, разразился громким блеющим «ха-а!».

Но Крокетта эта чудовищная — эта экстраординарная — ситуация ничуть не смутила.

— Вот что, граф, — заговорил он с улыбкой, — не стану утверждать, будто зрение вовсе подвело старину Тоби, но пока вы не начали похваляться своей победой, почему бы нам с вами не прогуляться дотудова и не посмотреть своими глазами?

В тот же миг черты аристократического французского лица проделали трансформацию от несдержанного ликования до глубочайшей подозрительности. Бледное чело избороздили морщины, и с минуту граф молча глядел на полковника, прежде чем отозвался негромко:

— Bien sur.

Итак, полковник решительно пересек лужайку, направляясь к старому изуродованному годами древу — «Старая Бетси» у него в руках, мисс Муллени по правую руку, граф Лангедок не отставал ни на шаг. За ними по пятам следовали и мы с сестрицей, и миссис Никодемус, а вся толпа гостей, гудя и жужжа от возбуждения, роилась вокруг дерева, и все, без разбора пола и возраста, беспощадно толкали друг друга, пробиваясь поближе.

Выйдя в центр поляны, Крокетт приблизился к Тоби, который все продолжал в полном недоумении созерцать мишень.

— В сторону, дружище! — скомандовал Крокетт, и слуга отступил, а полковник, обернувшись к французу, предложил: — Почему бы вам самому не осмотреть этого туза, граф?

Лангедок повиновался, подошел вплотную к дереву и внимательно осмотрел мишень, после чего, обернувшись к публике, объявил:

— Совершенно очевидно: la carte имеет только одно отверстие от пули!

Он снял карту с удерживавшего ее гвоздя и обнажил входное отверстие от пули в коре. Засунув в эту дыру свой длинный, наманикюренный палец, граф убедительно продемонстрировал всем, что в ствол попала одна-единственная пуля.

— Далеко ли вы достаете своей носоковыркой, граф? — поинтересовался Крокетт.

Досадливо хмурясь, Лангедок протиснул палец еще дальше в дыру, но вдруг, когда его изящный указательный перст все еще исследовал ход от пули, по лицу графа разлилось выражение недоумения и даже потрясения.

Уловив эту перемену, Крокетт широко ухмыльнулся и спросил:

— Что-то не так, полковник?

— Се n'est pas possible![54] — выдохнул тот.

— Позвольте мне! — вызвался Крокетт, взмахом руки отстраняя француза. — Сейчас мы убедимся, что это вполне даже мыслимо.

Толпа теснилась все ближе к дереву, следя, как Крокетт извлекает из-за пояса охотничий нож и, вонзив длинное, узкое лезвие в пулевое отверстие, ковыряет в нем, извлекая содержимое. Что-то упало в подставленную ладонь полковника.

— Поднеси-ка факел поближе, Тоби! — попросил Крокетт, протягивая ладонь зрителям. — Пусть люди посмотрят.

Тоби исполнил его приказ, и рокот изумления и восторга прокатился по толпе. На ладони Крокетта лежало два сплющенных свинцовых шарика: один из них вошел в другой. Это было столь неожиданно — столь беспрецедентно, — что прошло, наверное, с минуту, прежде чем зрители осмыслили увиденное.

Да, граф угодил в яблочко. Но Крокетт совершил настоящее чудо — послал пулю точно в отверстие, пробитое в карте его соперником!

Лангедок застыл, уставившись на две слипшиеся пули в ладони полковника, челюсть у него так и отвисла. Толпа наконец разразилась восторженными аплодисментами. Когда овация стихла, француз поглядел в глаза Крокетту с искренним и нескрываемым восхищением. Уважительным, даже почтительным голосом он обратился к нему с такими словами:

— Никогда я не видывал ничего подобного. Полковник Крокетт, я склоняюсь перед сильнейшим меня. Vraiment, молва ничего не преувеличила, глася о вашем искусстве меткого стрелка.

Протянув сопернику правую руку, Крокетт ответил:

— Без обид, граф. Вы и сами стрелок что надо, хоть и тянете чудовищно долго. Надеюсь, я не допущу фупа,[55] как вы, французы, имеете