Nevermore

обыкновение говорить, и не стану отрицать правду!

Миссис Никодемус поспешила завершить эту сцену, объявив полковника Крокетта победителем, а графа также поздравив с его исключительной меткостью, которая в поединке с любым другим стрелком, несомненно, принесла бы ему победу. Вслед за тем хозяйка протянула обе руки к собравшимся гостям и просила их вернуться в бальную залу и возобновить праздник. Все радостно восприняли это приглашение, и со смехом, с веселой болтовней живописно разодетые гости потянулись вовнутрь, а оркестр, остановивший свою игру на время поединка, вновь завел быстрый гавот.

Час за часом продолжалось ничем не омрачаемое веселье. Участники маскарада носились под звуки неистовых мелодий но залу, словно рой извивающихся туманных видений, — они мчались по кругу, и пылающие факелы и многоцветные гобелены окрашивали проносящихся мимо них танцоров в различные оттенки, и бойкая, безумная музыка превращалась в эхо их экстатической пляски.

Но и посреди всеобщего буйства я не сводил глаз с нашей хозяйки. Правда, я уже уверился, что ничего непредвиденного не произойдет и наши опасения относительно угрозы жизни миссис Никодемус были совершенно безосновательны, однако в строгом соответствии с принятым на себя обязательством я старался не выпускать корпулентную вдову из поля зрения. И Крокетт, вовсю участвуя в общем веселье, всячески старался держаться поблизости к вдове, непрерывно циркулировавшей по бальной зале. Таким образом мы исполняли свой долг, не лишая себя удовольствия.

Хотя в последние годы я почти не имел случая пустить в ход свой талант, на самом деле я весьма одаренный танцор и в годы своей ричмондской юности совершенствовал полученный от Терпсихоры дар в известных бальных залах. И теперь, заразившись общим праздничным духом, я сжал свою ангелическую сестрицу в объятиях и закружил в сложных, вдохновенных фигурах, останавливаясь время от времени лишь для того, чтобы освежиться еще одной — и еще одной — чашей пунша, который оказался на редкость укрепляющим.

Сколько времени протекло в таких забавах, не могу сказать с точностью. Наконец, я ощутил неотложную нужду в отдыхе. Глубочайшая усталость обволакивала все фибры моего существа. Я отвел сестрицу в сторону и поделился с ней своею потребностью в краткой передышке, но ангельское дитя, чья способность наслаждаться праздником казалась неистощимой, очаровательно надула губки, топнула ножкой и воскликнула:

— О-о, Эдди! Всегда ты все портишь!

Эта прелестная обличительная речь была прервана своевременным появлением полковника Крокетта.

— Миз Виргинни! — провозгласил он. — Буду польщен, если вы согласитесь пройтись со мной кружок!

На это приглашение сестрица отвечала радостным восклицанием согласия и тут же продела ручку в подставленную ей правую руку кавалера. Прежде чем увести ее, Крокетт обернулся ко мне и сказал:

— Что ж, По, по мне, так сегодня опасаться нечего.

— Верно, — согласился я, — наши опасения относительно угрозы хозяйке оказались, по-видимому, беспочвенными.

С очаровательной гримаской неудовольствия сестрица перебила нас:

— Что это вы разговариваете с Эдди, полковник Крокетт? Вы же пригласили меня танцевать! — И, настойчиво потянув полковника за рукав, увлекла его в центр зала, где их вскоре поглотил вихрь вальсирующих.

Оглядев бальный зал, я обнаружил хозяйку чуть в стороне — ее окружала целая свита жизнерадостных гостей. Это давало мне право на краткий отдых. Оглядев зал еще раз в поисках места, где можно было бы прикорнуть, я обнаружил странное и даже аномальное явление: не только танцоры, но и сам зал, вся мебель и обстановка неслись по кругу в том же головокружительном ритме. Оставалось только прийти к выводу, что, поддавшись духу праздника и пиршества, я позволил себе выпить чересчур много пунша и теперь наступило выраженное, хотя отнюдь не подорвавшее моих умственных способностей, состояние опьянения.

Заметив в дальнем углу комнаты вместительное кресло с подлокотниками, я направил свои стопы к этому гостеприимному предмету меблировки. К несчастью, Невоздержанность (она же, как известно, от лукавого) до такой степени отразилась на моей способности к передвижению, что я никак не мог проложить себе путь по залу, не натыкаясь то и дело на участников маскарада, причем некоторые из них отнеслись ко мне крайне нелюбезно, награждая меня укоризненными и гневными взглядами и даже приглушенными ругательствами.

Не желая никому причинять неудобств, я принял решение вовсе покинуть на какое-то время бальный зал и найти более уединенное место для отдохновения. Итак, я добрался, несколько неуверенно, до ближайшего выхода и сразу же попал в длинный, скудно освещенный коридор с чрезвычайно высоким потолком, по обе стороны которого тянулись стеклянные витрины, где хранились бесчисленные образчики непревзойденной коллекции экзотических безделок, собранной покойным капитаном Никодемусом.

Наконец, после долгих блужданий, я разглядел впереди золотистый луч света. Свет, как я вскоре убедился, просачивался из-за полуоткрытой двери. Приблизившись, я легким манием руки распахнул дверь и оказался на пороге просторного, роскошно меблированного будуара — судя по обстановке, принадлежавшего лично миссис Никодемус.

Комната была ярко освещена целым рядом вмонтированных в стену газовых рожков. Этот современный вид освещения лишь недавно появился в нашем городе и стоил так дорого, что мне еще не приходилось видеть его в частном доме.

Понятно, что эта любопытная новинка сразу же привлекла мое внимание, однако еще более привлекало его в тот момент огромное ложе о четырех высоких ножках, занимавшее середину комнаты и его широкий, пухлый, необычайно пышный матрас, неотвратимо манивший меня.

Мгновение я помедлил на пороге, с тоской взирая на этот соблазнительный предмет мебели. Даже в том слегка помутившемся состоянии рассудка я понимал, что гость, который незваным проникает в будуар хозяйки дома и располагается на ее кровати, совершает вопиющее преступление против всех благоустановленных правил и законов. И все же, уговаривал я себя, не будет никому вреда, если я прилягу на минутку на столь гостеприимную постель, тем более что никого рядом нет и некому пожаловаться на это невинное, в сущности, нарушение этикета.

Разрешив таким образом затруднительный вопрос, к вящему своему удовлетворению, я осторожно прикрыл за собой дверь, спотыкаясь, добрел до невероятных размеров кровати и с глубоким вздохом удовлетворения откинулся на перину, разбросав в стороны руки и ноги. Однако едва я удобно устроился, как в коридоре послышались тяжелые шаги, дверь распахнулась до отказа и на пороге предстала миссис Никодемус, на лице которой выражались недоумение и шок.

— Мистер По! — вскричала она голосом, в котором в равных пропорциях смешались гнев и упрек. — Я видела, как вы уходили — ковыляли, скорее — из зала, и последовала за вами, чтобы спросить, в чем дело. Не ожидала я застать вас распростертым на моей кровати! Как прикажете понимать столь немыслимое нарушение приличий?

С пылающей головой я поспешил сесть и, заикаясь, выдавил из себя первые слова извинения, однако прежде, чем я закончил первую фразу, новый, потрясающий поворот событий лишил меня дара речи.

В дверях за спиной миссис Никодемус материализовалась другая фигура — этого участника маскарада я не замечал ранее. Он придал себе отталкивающее обличье Смерти, как она обычно изображается в средневековом dance macabre.[56]

Среднего роста, до ужаса худая, эта фигура была с головы до ног окутана могильным саваном. Маска, скрывавшая лицо, до такой степени соответствовала облику лишенного плоти человеческого скелета, что от одного этого зрелища кровь застила у меня в жилах.

В руках Смерть сжимала косу с длинной рукоятью; острое как бритва лезвие огромного полумесяца сверкало при свете газового светильника.