стан посланца, для переговоров.
– Ничого нам нэ потрибно, – объяснил кошевой, – тилькы выдай отих гадов поганых, сэкту непотрибну. Усих, с жинкамы, с дитямы, усих. А як выдашь, зразу видийдемо вид миста.
Кошевой вытащил из-под рубахи нательный крест и клятвенно приложил его к усам. За ним этот жест повторили полковники, стоявшие позади кошевого. Участь милитантов была решена.
Старейшины сумели распознать надвигающуюся беду. Откуда придет напасть, никто не знал, но общее направление мировых линий сулило несчастье. За два дня до конца были собраны все книги и записи, поясняющие практику милитантной психодинамики – попав в чужие руки эти сведения могли стать страшным оружием. Глава общины запрятал библиотеку в надежном месте, а карту зашифровал, сложив стихотворение.
Вечером воевода вызвал старейшин на совещание.
– Что будем делать, пановэ?
– Козаков слишком много – ответили старейшины, – сразу не справиться. От такой туши придется отрезать по ломтю.
– Сколько на это понадобится времени?
– Несколько месяцев.
– Столько у нас нет, пановэ. Голод начнется через неделю. Идите и думайте, как будем спасаться.
Старейшины разошлись по домам, а спустя несколько часов, глубокой ночью, группы гайдуков ворвались с разных концов в квартал милитантов. К утру все было закончено, крепостные ворота распахнулись, и оттуда поползла длинная вереница телег. На телегах лежали вповалку связанные, раненные и убитые милитанты. Мужчины, юноши, женщины, старики, дети: вся община, как потребовал кошевой. Обоз медленно преодолел расстояние до козацких возов и замер, ожидая решения своей судьбы.
Судьба его оказалось настолько страшной, что рассказывать об этом я не могу. Козаки устроили из мучений и казней представление, прямо на виду у поляков и смотреть на него сбежалось все население крепости, от мала до велика.
В тот грубый век казни составляли чуть ли не единственное развлечение не только для черни, но и для аристократии. На стенах рядом, но, не смешиваясь, расположились благородные панночки и посудомойки, седоусые шляхтичи и босоногие пацанята. Юные девы, от вида мыши, прыгающие на лавку, и, тряся молодыми грудями, дрожащие на ней пока грозное животное не сочтет нужным удалиться, вырывали друг у друга подзорные трубы, дабы не пропустить подробностей насилия и мучений.
В пылу представления никто не услышал, как с противоположной стороны крепости прозвучал взрыв, сорвавший с петель створку ворот, и козацкий отряд ворвался внутрь. Спустя несколько часов недавние зрители обратились в участников представления, на той самой сцене, которую они разглядывали с такой жадностью.
Клятву бывшего кошевого запорожцы исполнили с максимальной тщательность – население города, составляющее десятки тысяч человек, было вырезано полностью, имущество разграблено, многие кварталы сожжены. Не скоро заселилось это место, десятилетия витал над ним дух разрушения и проклятия.
С тех пор минули века, возникали и пропадали государства, королевства сменялись республиками, республики – диктатурами, завоеватели приходили и уходили, а книги милитантов так и остались ненайденными. Секреты милитантной психодинамики, одна из наиболее тайных страниц в психометрии, они известны только Мастерам и передаются самым проверенным и достойным ученикам, не способным употребить попадающее в их руки могущество для собственных нужд. В каждом поколении находятся горячие головы, пытающиеся отыскать библиотеку милитантов. В городе Н. постоянно ведутся розыски, не только психометристами, но и учеными, историками, просто любопытными. Но, я надеюсь, что старейшины укрыли библиотеку достаточно надежно».
Большие часы на противоположной стене, за спинами ребят, показывали девять, пора было заканчивать лекцию. Слушали они хорошо, вообще, хорошие ребята, откуда только такие берутся, на пустом месте, из ничего. Психометрия жива, как ни травили, как не изгалялись над нами враги, а психометрия жива и блестящие глаза, глядящие на меня с таким доверием, главное тому подтверждение.
«Своей трагической судьбой милитанты уберегли психометрию от соблазна непосредственного вмешательства в дела этого мира, а главное, преподали урок тем, кто пытается использовать духовные силы для собственных нужд. Совершенство и покой должны, прежде всего, воцарится в душе человека. Лишь достигнув собственной цельности можно приниматься за переделывание других. И вот чудо, с вершины горы мир выглядит вовсе не так, как представлялось в начале духовного путешествия, он куда более гармоничен и справедлив, чем можно было предположить. У самых страшных трагедий есть основания и цель, ни одна капля крови не проливается понапрасну, ни одна детская слеза и молитва не пропадают втуне. Космос – место мира, а не наоборот, а это означает, что даже то, сколько раз перевернется на ветру сорванный с дерева листок, определяется Космосом».
Из Николаева мы возвращались в кромешной темноте, рассекаемой только светом фар нашей «Тойоты». Не останавливаясь, моросил дождь, его шум, сплетаясь с тихой музыкой, включенной Николаем Васильевичем, убаюкивал. Говорить не хотелось, за два часа лекции я порядком выложился. Кроме первого слоя повествования, мне пришлось держать поле, показывая тем, кто уже способен разглядеть, как оно выглядит. Некоторые заметили его, наверное, впервые в жизни.
Вообще работать в Николаеве оказалось легко, каждое мое движение получало поддержку, словно прыжок на батуте. Или место там такое особенное, или кто-то помогал мне. Но кто? Только не Мотл, его я несколько раз зондировал, Мотл сидел тихо, а из ребят до такого уровня никто не добрался. Значит, просто показалось. Впрочем, есть еще один вариант, немыслимый, невозможный: среди присутствующих находился Мастер, закрытый так, что я его не заметил.
В зеркале заднего обзора показались фары догоняющей нас машины. Огни стремительно приближались, водитель, наверное, гнал, как сумасшедший. Мотл вдруг резко обернулся, несколько секунд тревожно вглядывался в надвигающиеся огни и вдруг приказал решительным тоном.
– Николай Васильевич, поддай газу! Жми, жми на всю катушку.
«Тойота» рванулась вперед, стрелка спидометра прыгнула к отметке сто, резво перескочила ее и приостановилась на ста двадцати. Огни в зеркале застыли – как видно, скорости сравнялись.
– Жми, Николай Васильевич, жми! – не успокаивался Мотл.
Скорость подскочила до ста семидесяти, так нестись ночью по темной дороге весьма небезопасно, без причины Мотл не станет рисковать. Кто мчится за нами: бандиты, милиция, ночные птицы неизвестной окраски? При нынешних порядках на Украине – все возможно.
– Мотл, что происходит, Мотл? – спросил я. – Мы убегаем или гонимся?
– Убегаем, – ответил Мотл. – Свечение за нами, это огни на шляпе смерти. Если они нас догонят – все, конец.
Ну-ну, вот так игры у одесских психометристов! Ежедневное общение с покойниками явно не пошло Мотлу на пользу.
Фары в заднем стекле начали слабеть, мы явно отрывались, еще бы, кто решится лететь ночью на такой скорости, а спустя несколько минут исчезли совсем.
– Ты видел, откуда они взялись? – спросил Николай Васильевич, плавно замедляя бег машины.
– Нет, я дремал, – ответил Мотл. – Они всегда возникают неожиданно.
Мне казалось, будто я сплю, серьезные, взрослые люди разыгрывали передо мной дурацкое представление, явно заимствованное из какой-нибудь шаманской книжки. Наверняка, они ждут моей реакции! Пусть ждут. Я поудобнее устроился на сидении, уставился в ночь и, пытаясь переключиться на свои проблемы, незаметно для самого себя заснул.
Меня разбудила резкая остановка машины. За стеклами простиралась все та же безграничная тьма, небольшой отрезок дороги, освещенный фарами, блестел словно лакированный. Косые полосы дождя
