пришло, но зато я совершенно отчетливо различил шипение, похожее на шипение огромной змеи. Оно звучало в моем правом ухе, и я, испугавшись, отпустил ступеньку и выскочил наружу.
Неужели он сумел проникнуть в священные бассейны? Но ведь это невозможно! Наверное, мне просто послышалось.
Я набрал полную грудь воздуха и снова опустился под воду.
Тихо. Никакого шипения. Благодарение Свету, мне послышалось. А сейчас нужно с пользой использовать мгновения полной чистоты и отделенности. Стоит подумать о сломанном мокроступе. Кто, кроме нас, был там, на узкой полоске песка? Кто ловко сумел скрыться не только от наших глаз, но и от самого учителя Еноха? И зачем неизвестный преследователь подпилил мне мокроступ?
– Ш-ш-ш-ш, – раздалось в правом ухе шипение. – Ш-ш-ш-ш!
Змей явно хотел выговорить мое имя, но не мог, видимо, благословения защиты обители сковывали его язык. Я выскочил из воды.
О, Свет всемогущий! Самое страшное, что я не могу ни с кем посоветоваться.
«Никому не рассказывай об этом, – вспомнил я слова отца – Никому и никогда. Иначе тебя сразу вышвырнут не только из Хирбе-Кумран, но также из общины».
– Ты чего такой взъерошенный, – удивился Кифа. – Опять на камень наткнулся?
Я отрицательно помотал головой.
– Молчишь, праведник? – удовлетворенно отметил он. – Ну что ж, не разговаривать без хитона – хорошая привычка. Молчи, молчи. Только поторопись, учитель Звулун должен тебя осмотреть.
«Осмотреть? Вот так новость. Такого до сих пор не бывало!»
Я с трудом дотерпел до конца переодевания и, как только небольшая черная шапочка покрыла мою макушку, немедленно спросил:
– Что еще за проверка, Кифа?
– Обыкновенная, не волнуйся ты так. Ишь, как глаза от испуга засверкали.
– Да я вовсе не боюсь учителя Звулуна.
– Вижу, вижу. Он разве тебя не проверял после первого погружения?
– Нет, просто поговорил и все.
– Ну-у-у, видно ты здорово на него подействовал, если он пропустил тебя без проверки.
– А что он проверяет?
– Не что, а кого. Осматривает каждого избранного раз в два-три месяца. Может, болезни какие начинаются, а ты еще не заметил, или другая сторона незаметно печать свою наложила.
– Другая сторона?
– Ну да, то, что противоположно Свету, называется другой стороной. Иди же, иди, учитель ждет.
– Постой, постой, Кифа. А что делают с теми, на кого печать наложена.
– Фью! – Кифа присвистнул, – что с ними делают! Лучше в эту постель вообще не попадать.
– Ну а все-таки?
– Первым делом пытаются печать уничтожить. Сломать – на жаргоне терапевтов. Сначала Звулун, потом глава направления, затем – сам Наставник. А если не получается – что можно поделать, – он сокрушенно развел руками. – Не всем на свете дано быть ессеями и вовсе не каждый может стать избранным.
– Ты хочешь сказать, что бедолагу выгоняют из обители?
– Ну, это еще самый легкий вариант. Могут и отлучить от общины.
– Но чем он виноват? Ведь не по своей же воле он печать заработал!
– По своей, не по своей – какая разница. Если он представляет опасность для всей общины, приходится жертвовать малым для спасения большего. Но ты не волнуйся, как правило, печать удается сломать. Звулик щелкает их, точно птица зернышки. И кроме того… – Кифа многозначительно замолчал.
– Что кроме того?
– Сам посуди, другая сторона не станет приставать, к кому попало. Она выбирает лишь тех, у кого внутри есть червоточинка. Подобное притягивает подобное, учитель Малих должен был тебе это разъяснить. В общем, не жалей бедолаг, – он чуть презрительно усмехнулся, давая понять всю несостоятельность моего определения. – В нашей войне не бывает случайностей и напрасных жертв. Свет не ошибается, и другая сторона тоже. Знаешь, почему она так называется?
– Нет, – честно признался я.
– Другая сторона Света. Она тоже Свет, только в скрытой форме. Потаенная сердцевина высшего желания. Как говорил Учитель праведности: она соблазняет «бедолагу», она же его судит, и она же приводит приговор в исполнение.
Звулун ждал меня у входа в каморку.
– Садись, – приказал он, указывая на камень, тот самый, сидя на котором, я расстался со своей шевелюрой. Я стал усаживаться и тут же вспомнил, как Звулун отвечал на мои не произнесенные вслух слова. Если он и сейчас начнет шарить в моей голове, несомненно, обнаружит там Змея. Что же делать?
Не успели мои ноги прикоснуться к поверхности камня, как план защиты был готов. Усевшись, я закрыл глаза и стал представлять фиолетовую поверхность Соленого моря, палевые горы, дрожащее сияние солнца, плавающее в мраморно-голубой воде.
Что-то холодное приблизилось к моему левому плечу. Я чуть приоткрыл глаз и увидел растопыренную ладонь учителя Звулуна. Ладонь медленно поползла вниз, вдоль руки, а вместе с ней двинулся и холод. Я зажмурился и снова оказался на берегу.
На охряных склонах Моавских гор пятнами выделялась сероватая зелень рощ и белая россыпь селений. Жаркий ветер упруго давил грудь. Я попытался представить Кифу, неуклюже топающего по бухточке, стремительно несущегося Еноха, разрезанное плечо Шали.
Холод медленно гулял по моему телу: учитель Звулун никуда не спешил. Мне казалось, будто я сижу на камне долго, очень долго. Холод поднялся слева к голове, медленно проплыл мимо уха, обошел глаза, нос, двинулся к макушке.
«Очертания берега тонут в золотистом мареве испарений», – почти шептал я, пытаясь как можно лучше представить картину. Однако вместо мысов я видел только размытые фиолетовые полоски.
Холод миновал затылок, приблизился к правому уху и замер. Замер и я. Ладонь медленно поднялась вверх, и спустя несколько мгновений опустилась и пропала. Холод исчез.
– У тебя в детстве болело ухо? – раздался скрипучий голос Звулуна.
Я открыл глаза. Он стоял передо мной, неподвижный и бесчувственный, точно кусок камня. Его лицо ничего не выражало, но глаза блестели чуть живее, чем в прошлый раз.
Проще всего было бы соврать про болезнь. Но я не мог врать. Просто не мог, даже понимая, что эта маленькая ложь избавит меня от многих неприятностей.
– Нет, – сказал я. – Не болело.
– А может быть, ты ударялся недавно правой частью головы? – продолжал расспросы Звулун.
– Нет, не ударялся.
– Ты сказал правду, – довольно хмыкнул Звулун, и я понял, что его вопросы были проверкой.
«Самое простое – быть честным, – вспомнил я собственные мысли. Не вести двойную игру, не скрывать, не прятаться. Делать так, как чувствуешь, открыто и во весь рост идти по духовной дороге».
– Где твой нофэх? – спросил Звулун. – Ты взял его с собой или оставил в комнате?
– Оставил, – я виновато пожал плечами. – Мы же ходили на Соленое море и…
– Ты мог бы этого не говорить. У тебя в голове только волны и плещутся.
– А как вы видите, что происходит у меня в голове, учитель Звулун?
Тот пропустил мой вопрос мимо ушей, отошел в глубину комнаты и вытащил из ниши в стене нофэх. Вот это был камень – не чета моему! Размером с кулак, темно-зеленого цвета и не круглый, а состоящий из множества граней. Звулун положил его на столик, прикрыл обеими ладонями и замер. Спустя несколько мгновений между пальцами задрожало сияние. Звулун убрал левую ладонь, а правой поднял светло- салатовый переливающийся нофэх и поднес его к моему правому уху. От него исходило сильное тепло, словно учитель держал в руках кусок раскаленного угля.
– Закрой глаза, – жестко сказал он, – молчи и слушай.
