— Может быть, — вздохнул Санин. — Но я был обязан предупредить.
В последний раз бросив взгляд на яркое майское солнышко, Алексей отворил дверь и быстро спустился по узкой лестнице вниз, в темноту тира. Мичман Костин, как обычно, был там. Сидя на стуле спиной к входу, он чистил разложенные перед ним на столе револьверы. Казалось, старый стрелок был полностью поглощен этим занятием и ничего не замечал вокруг. Алексей бросил взгляд в сторону небольшой двери в глубине тира. Там Костин в свое время оборудовал специальную комнату с движущимися и внезапно появляющимися мишенями, в том числе и теми, в которые по условиям стрелять было нельзя (как объяснил мичман, чтобы в своих и в ни в чем не повинных не палить). Почему-то сейчас Алексею стало печально, что ему больше не суждено войти туда. Тяжело вздохнув, он двинулся к наставнику. Стараясь ступать как можно тише, он подошел к Костину сзади и приготовился громко приветствовать его по уставу, но мичман, как всегда, опередил его.
— Чего явился? — буркнул стрелок, не оборачиваясь. — У тебя же сегодня выпускной бал.
— Извините, — смутился Алексей, — пришел попрощаться. Завтра утром убываю в распоряжение штаба флота.
— Ну, прощайся, — проворчал Костин, поднимаясь и оборачиваясь.
Его взгляд упал на большую красную папку, которую Алексей сжимал в руках. Алексей протянул ее наставнику и произнес:
— Простите, чрезвычайно стеснен в средствах, рад бы сделать более серьезный подарок, но пришлось ограничиться только этим адресом.
Костин раскрыл папку и, пробежав глазами короткую благодарственную надпись, принялся читать аккуратно написанный Алексеем текст песни Высоцкого «Бывший лучший, но опальный стрелок». Высоцкого Алексей любил и многие его вещи, как и эту, знал наизусть. Не будучи в силах приписать себе чужие стихи, он подписал их: «Поэт В. Высоцкий».
Закончив чтение, Костин расхохотался, а потом сказал, вытирая слезы:
— Вот написал! Что за поэт такой?
— Из Москвы, — ответил Алексей.
— Да, замечательные стихи, — протянул, успокаиваясь, Костин. — У твоего Высоцкого большое будущее. Спасибо, удружил. Хороший подарок.
— Извините, скромный, — смутился Алексей.
— Плюнь, — махнул рукой Костин, — дорог не тот подарок, что стоит много денег, а тот, что от сердца. Спасибо.
Он обнял ученика. В тире возникло неловкое молчание, которое нарушил Костин:
— Ну, поздравляю, мичман Татищев.
— Спасибо, — кивнул Алексей.
— Что же, на войну? — погрустнел Костин.
— Так точно! — Алексей щелкнул каблуками.
— Да ты головой не бодайся, лучше думай, — поморщился Костин, возвращаясь к столу с разобранными револьверами. — За кого воевать-то идешь?
— За отечество, — чуть менее бодро отозвался Алексей.
— А, ну да, — еще больше погрустнел Костин, — конечно. В добрый час. Бог даст, выживешь. Только знаешь что, парень? Когда эта дурацкая война закончится, подавай-ка ты в отставку. Обидно жизнь тратить на службу толстопузым сановникам и продажным политикам. Ты умный, ты понимаешь, о чем я. В мире много хороших мест для человека с метким глазом и верной рукой. Хочешь — в джунгли, хочешь — в Заполярье, но от этих — беги. Даже если они не убьют тебя, то все соки из тебя выпьют, а дотом выбросят на помойку, как ветошь. Не служи им. Живи для себя.
— А потом вот так, в тире… — неожиданно для себя пробормотал Алексей.
— А хоть бы и в тире, — ухмыльнулся мичман. — Ты что, не видишь, что я счастливый человек? Не видишь? Ну и дурак. Деньги — дрянь. У меня они были. Однажды за месяц заполучил столько, сколько морскому офицеру за двадцать лет платят. Все спустил. Дурак был, признаю. Мог бы сейчас где-нибудь во Флориде на вилле прохлаждаться. Но я хотел спустить и спустил. Не в том дело. Я всегда был себе хозяин, хочу — пошлю подальше, хочу — приму как лучшего гостя. Я даже сейчас любого послать могу, хоть и в погонах. Когда служишь ради денег и карьеры, нет у тебя такой роскоши. А когда думаешь, что служишь отечеству… Еще обиднее, когда видишь, как все, чего кровью добился, разворовывается, губится чиновниками. Если хочешь людям послужить, не министерству служи, не государю. Тем, кому хочешь помочь, напрямую добро делай. Учи, лечи, деньги раздавай, что хочешь. Если самому надо денег, их не только лизанием начальственных задов добыть можно. А положение в обществе — это вообще ничто. Великая честь, думаешь, с президентом поручкаться, с генералом кофейку попить?! Те же мерзавцы, что поезда на американском западе грабят, только удачливее. Положение в обществе — лишь средство успокоить совесть, которая постоянно будет твердить тебе, что ты пошел не туда, потратил жизнь не на то. Ты еще молодой, а я этих генералов-адмиралов повидал. Был у меня один друг в Америке, индеец. Знаешь, парень, я горжусь не тем, что с генералами за одним столом ел, а тем, что с ним за одним костром сидел. Все генералы и президенты его мизинца не стоили. Да он и не хотел с ними разговаривать. Он со мной разговаривал. Имущество у него было — дрянь. Все на себе унести мог. Иной дурак презирал бы его за это. Но я знал, что он богаче всех миллионеров. Ему принадлежал мир. Понимание у него было. Так что, парень, ценнее понимания ничего у тебя не может быть, потому что оно позволяет тебе распоряжаться собой и не дает другим вертеть тобой и пользоваться твоим имуществом. Туда иди, где ты сам себе хозяин, не давай себя облапошить.
В тире снова повисла тяжелая тишина. Алексей, понурившись, смотрел на наставника.
— Ладно, парень, сам поймешь, бог даст, — крякнул вдруг Костин. — Главное — не дай себя обмануть и не обманывайся сам, остальное придет. И в стрельбе практикуйся. Не задирай носа, что лучший в корпусе. До настоящего стрелка тебе еще далеко. Ступай.
Чуть помедлив, Алексей выдавил:
— Спасибо за все, господин мичман. Я вам очень обязан.
— Ступай. — Голос Костина приобрел угрожающие нотки. — Никто никому ничего не должен. Я делал то, что мне нравилось, ты — чего хотел. Неплохо провели время. А теперь убирайся.
— Спасибо за все, — повторил Алексей, повернулся на каблуках и направился к выходу.
Проводив взглядом ученика, мичман уселся за стол и принялся чистить оружие. Время снова исчезло для него, пространство сузилось до пятачка, на котором были только он и револьверы.
Он не знал, сколько прошло времени, когда непонятное чувство заставило его обернуться. Закрывая собой весь дверной проем, стоял человек в костюме-тройке, в белой рубашке, при галстуке.
«Вот это стрелок, — окидывая фигуру нежданного гостя опытным взглядом, подумал мичман. — Такие не промахиваются. Да и состязаться с ним в выхватывании пистолета на скорость, пожалуй, сложновато».
— Я не стрелок, я фехтовальщик, — словно прочитав его мысли, мягко улыбнулся Артем, проходя в глубь тира.
— Рассказывай, — скривился Костин. — Уж я-то вижу.
— Какая разница, каким путем идти, главное — конечная точка, — отозвался Артем.
Он подхватил оказавшийся рядом стул и уселся напротив мичмана.
— Ты считаешь, что я дошел? — поднял брови Костин.
— Конечно, — улыбнулся Артем. — Зря только ты деньги тогда спустил, мог бы сейчас в тропическом раю прохлаждаться.
— Я тогда думал, что все это не для меня — бизнес, дом, положение, — печально улыбнулся Костин.
— И то верно, — кивнул Артем, — но, живя среди людей, надо уметь жить с людьми.
— Знаю, — вздохнул Костин.
— И я знаю, что ты знаешь, — кивнул Артем.
— И что теперь? — спросил Костин.
— Много еще чего, — хмыкнул Артем. — Или ты считаешь, что совершенен? Для начала я предложил
