– Затем, чтобы тебя не узнали. Они могут следить за московскими рейсами. Их внимание будут привлекать все одинокие женщины с грудными детьми. Твоя персона не должна никого заинтересовать.
Передав Динульку на руки Галине, я быстро переоделась и натянула парик. Затем подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Да уж, в этом парике меня не узнает ни собственная дочь, ни родная мать.
– Галина, но ведь на фотографии загранпаспорта я совсем другая!
– Ну и что? На фотографиях мы все другие. Я так вообще пол поменяла. Все течет и все изменяется.
Как только я подошла к дочери, она горько заплакала. Видимо, моя новая внешность совсем не понравилась ей.
– Успокой ребенка. Она должна уснуть. А я поищу на кухне корзину, – сказала Галина.
– Какую корзину?
Обыкновенную – плетеную. Не пойдем же мы по улице с ребенком на руках. Положим ее в корзину на мягкое полотенчико, накроем марлечкой. Никто и не догадается. Самое главное, чтобы она не плакала.
Я взяла доченьку на руки и стала баюкать.
– Галя, только не забудь ее накормить! – крикнула я.
– Не забуду.
– Это нужно сделать как можно быстрее!
– Не переживай! В первой попавшейся кафешке купим детскую смесь, – донеслось из кухни.
– Только бутылочку не забудь!
– Не забуду.
– А ты помнишь, как смесь разводить?!
– Я все помню, перестань волноваться!
– А у этой пожилой эмигрантки, у которой поживет моя Динка эти две недели, есть внуки?
– Есть.
– Она их нянчит?
– Да, ей их привозят на выходные.
– Получается, что опыт общения с детьми у нее есть?
– Еще какой!
Галина вышла их кухни с большой плетеной корзиной, на дне которой было постелено махровое полотенце, и обняла меня за плечи.
– Ну успокойся, возьми себя в руки. Я же тебе говорю, все будет нормально.
– Как я могу не переживать, я же мать, – с укором сказала я.
– Я тоже не посторонний человек.
– Еще скажи, что ты отец.
– А почему бы и нет! Вот поменяю пол и стану Динульке вместо отца…
– Господи, как у тебя все просто…
– А чего усложнять…
– В самом деле, чего усложнять, – проговорила я сквозь слезы и поцеловала засыпающую дочку в лоб. Всем своим существом я ощущала, что она стала для меня всем, она неотделима от моей жизни. – Мое счастье, мое… Господи, откуда только берутся изверги, которые могут делать деньги, превращая живое трепетное существо в набор отдельных органов, продавая малюсенькую печень, микроскопические почки и это маленькое, беззащитное детское сердечко… Господи, как же это страшно!
Я плакала, целовала свое дитя, просто физически ощущая, как подходит момент нашего расставания. Две недели, проведенные в разлуке, будут полны страдания и муки. Как, наверное, мягко и радостно рожать ребенка для любящего, преданного мужа, который заботится о твоем здоровье и полон благодарности за подаренное ему чудо. Мне же ребенок достался самой дорогой ценой и стал единственным счастьем в этой жизни. Я никогда не пожалею о том, что из-за него Мне пришлось пережить смертельную опасность родовых мук – дикую нечеловеческую боль, разрывающую все тело. Я готова была испытать и большее, чтобы избавиться от глубокого чувства вины за то, что я когда-то согласилась продать его.
Когда моя дочь вырастет, я обязательно расскажу ей все. Может быть, тогда спадет с моей души груз, который мне придется нести долгие и долгие годы. Я расскажу ей все, и она обязательно меня поймет, простит и не станет презирать, хотя мой поступок достоин презрения.
– Ольга, пора, – послышался голос Галины. – Иначе опоздаешь на самолет.
– Да, конечно, – пробормотала я и положила спящую доченьку в корзину.
Осторожно подняв корзину, Галина дружелюбно чмокнула меня в щеку и очень тихо произнесла:
– Все будет хорошо. Больше нет времени прощаться.
– Прощаться?!
– Ну да, на две недели.
