посмеемся.
— Павлик, это еще не все!!. — ликующе произнесла Лисапета.
— Да?
— Лизка Ракитина больше не живет в Норильске! Опять переехала!
— Блеск! — сказал Павлик.
— И это не все!! Жека отправляет письма без обратного адреса! Они даже вернуться не могут, понимаешь?! Он бегает по улицам, как утопленник, дерется в классе, ругается на почтамте, а его письма идут в никуда! В пустоту!
— И сейчас не врешь?
— Павлик, я ни-ког-да не вру!!
— С ума сойти…
Павлик явственно увидел, как толстые Жекины конверты, обклеенные марками, цепочкой движутся на север, к городу Норильску. Летят, будто стая гусей. Их сбивает ветром, и они теряются где-то в снегах, пропадают бесследно… Павлик иногда страдал от яркости своего воображения.
— Ну и пентюх… — сказал он.
— Тебе его не жалко?
— Хоть одну-то извилину надо иметь! — сказал Павлик. — Кому нужны эти дурацкие тайны? Мог бы все проверить, мог бы не скрывать обратного адреса.
— У него — чувства! — сказала Лисапета.
— Глупости!
— Нет, Павлик, чувства — это не глупости. Я не могу согласиться, что это — глупости!
— Да сгори он огнем от своих чувств! Но когда посылаешь письмо, возьми и подпишись, чего тут стесняться?! Слава богу, теперь на улицах целуемся!
— Это ты целуешься?
— Я вообще говорю! Происходит массовое явление!
— А ты?
— Надо будет — и я подключусь!
— Когда?
— У тебя одно на уме… Не выставляй свои нездоровые интересы.
— Мне его жалко, Павлик, — сказала Лисапета.
— Он пентюх! Боится выглядеть смешным, а получается все наоборот!
Внутренне Павлик тоже сочувствовал Жеке. И от этого сочувствия испытывал неловкость и злился.
— Завтра мы его прославим! Будет потеха!
— А мне его жалко.
— Давай, Лисапета, спляшем! — Павлик включил магнитофон и отодвинул подальше стулья.
Грянула музыка в обработке Рея Кониффа. Будто надутые ветром, заполоскались занавески, позади которых были спрятаны стереофонические колонки. Задрожали стены и пол. Воздух наполнился почти неосязаемым гулом — хор и оркестр Рея Кониффа взяли нижнюю октаву.
Лисапета вся вытянулась, переступая ногами. Внутри нее завертелся небольшой ураганчик, наращивая обороты.
— И эта Лизка Ракитина тоже хороша! — крикнул Павлик. — Помню, как она собирала этих актеров! Из журнальчиков выстригала! Мещанка!
— Она совсем не мещанка! Просто она подслеповатая!
— Чего, чего?
— Она плохо видит! Сидит в кино, а видит одни пятна! И ей хотелось запомнить актеров!
— Почему же она ходила без очков?!
— Не знаю.
— Тоже стеснялась? Подходящая парочка для Жеки!
Лисапета хотела продолжить спор, но Рей Конифф зазвучал в полную мощь. На фоне басов, заставлявших гудеть весь дом, прозрачно запели женские голоса. Ураганчик внутри Лисапеты окреп, теперь он сгибал деревья, срывал шапки с прохожих — вот-вот он взовьет Лисапету в воздух. И, подчиняясь ему, Лисапета кинулась танцевать…
Ей было горько, что Павлик такой бессердечный. Еще недавно Лисапета пересылала ему записочки — конечно, тоже без подписи. Вот он поиздевался бы, если б узнал!
А еще Лисапета размышляла о том, придется ли ей когда-нибудь целоваться на улице. Ведь это ужасно, ужасно! Вся душа переворачивается, когда представишь это зрелище. Но с другой стороны — действительно, уже многие публично целуются. Массовое явление.
Мама Павлика заглянула в комнату к сыну. Там все ходило ходуном: современный танец был в разгаре.
— Нравится? — крикнула мама. — Я обожаю Кониффа!.. Угадали, что он исполняет?
— Что-то очень знакомое!! — крикнула Лисапета.
— Правильно!
— Только вспомнить не могу!!
— Это танец маленьких лебедей! Из балета «Лебединое озеро»! Невероятно, правда?..
— Блеск!! — крикнула Лисапета.
8
Анатолий Данилович Савичев ехал в такси и думал о своем сыне.
Вот ездишь по свету, думал Савичев, а твой сынок растет, превращаясь во взрослое и незнакомое существо… Остался дома долговязый парень с хорошеньким личиком, отдаленно напоминающим лицо папы. Затылок заросший. Пальцы длинные, нервные. Взгляд ироничен. И это — Павлик?
Совсем недавно Анатолий Данилович привозил ему погремушки и ползунки. Теперь возит фирменные джинсы, предварительно примеряя их на себя. Хвать — а джинсы коротковаты…
Впрочем, это мелочь, пустое. Незнакомое существо растет не только физически, оно духовно растет. Не ошибиться бы в определении других размеров, скрытых от глаз.
Однажды возвращаешься, и тебе сообщают, что сын напечатал стишок в «Пионерской правде». Потом говорят, что надо купить пианино — у мальчика проявляется музыкальный талант. Не слишком ли много талантов? И шахматы, и поэзия, и музыка? Тебе отвечают, что он — современный ребенок.
Ты ложишься отдохнуть с дороги — и вдруг вскакиваешь от орудийного гула. Оказывается, сын включил проигрыватель, он готовит уроки под такой аккомпанемент.
Пролетает еще годик, ты наклоняешься над сыном, чтобы поцеловать его на сон грядущий. И в упор встречаешь недоуменный, исполненный строгости взгляд. Он говорит, что между мужчинами это не принято.
Теперь ты стараешься следить за собою. Запоминаешь имена хоккеистов, вместе слушаешь орудийный гул. «Джон Браун — это все-таки гениально!» — сообщает тебе жена. Ты согласен. Тебе очень нравятся Джон Браун и Рей Конифф. И сын одобрительно кивает тебе.
Проходит еще год, сын мужает. Приходится и тебе мужать, искореняя остатки сантиментов. Ты немногословен, сдержан, спортивен. Иронизируешь над трудностями.
Иногда, правда, ты даешь себе поблажку. Тайно от всех. Собираясь в дорогу, ты говоришь, что самолет отправляется в семь вечера. А он улетает в восемь. И ты хладнокровно пьешь кофе — с пенкой, черт бы ее подрал.
