способов воздействия на упрямых наука еще не придумала.
Все. Надежда умерла в гинекологическом кресле.
Аркаша говорит тогда:
- Стоп, мадам следователь! Ничем не говорите! Я сам имею чем сказать!
И в новой сухой камере-одиночке, где есть стол и нары, Аркадий Изяславович Маргулис написал столько, что менты, как дрессированные муравьи, всю ночь носили ему бумагу. Он раскололся до мелких юношеских прегрешений, а уж что говорить о наших разбойных делах, где он наплел все, чего знал и чего не знал.
И этот шедевр исповедальной литературы бережно хранится в архивах Киевского сыска.
А финал таков. Приходит Аркаша в общую на сорок человек камеру. Напыщенный, прошедший, по его мнению, огни, воды и медные трубы. Ему, как водится:
- Кто такой?
Он важно:
- Да я по делу капитана Аристова!
- Ну, садись, рассказывай... У вас же дело такое интересное, и люди вы, похоже, интересные...
Аркаша считает себя крутым:
- Да! Я вот только что со спецпроверки!
'Ха-ха-ха!' - в камере. Он ничего не может понять: что же смешного, когда он выбрался из самого, можно сказать, ада? Он и спрашивает: чего ж, мол, смеетесь? А ему говорят:
- Сознался во всем?
- А как же! - с видом мужественного страдальца подтверждает Аркаша и слышит приговор:
- Ну, ты и пидор!
И, поняв, в чем тут дело, малыш заплакал.
Смешная и печальная история.
Жалко Аркашку.
5
У всех преступлений один конец - тюрьма.
В справедливости этой идеи я убедился не раз, как в прошлом, так и в настоящем, и в будущем. На своем и на чужом опыте.
Итак, адвокат мне не нужен - защищать уже нечего. Все сдано. Срока определены: больше пятерика на нос нам не светило. Впереди - этапы, тюрьмы, зоны, общие камеры, а уже не отдельные, как по первому сроку. Я не хочу погружать непосвященного читателя во всю эту грязь и мерзость, во все особенности сложных взаимоотношений внутри камер.
Но вкратце расскажу, как мог бы рассказать дед внуку о своей большой окопной жизни: так, чтоб не запугать мальца, но дать посмотреть на мир без розовых очков. А что касается братков, если кто-то из них будет читать эту книгу, так их чем ни пугай - эффект нулевой. Они уже сделали выбор, их поезд идет под уклон - не спрыгнешь...
Скажу только, что в Киевской тюрьме провел два года, пока шло следствие.
Это были два года зависания над бездной. Если это состояние еще на что-то похоже, то лишь на борьбу в партере из классики: зрителю - скучно, борцу - тяжело, судьям - все равно, кто победит в этой схватке.
6
Хочу напомнить читателю, что вживание в образ капитана Аристова или вживление этого образа в собственное сознание, как некий чип, не прошло бесследно. Работа в имидже мента оставила в моем сознании соответствующие поведенческие стереотипы. Даже мыслил я по-ментовски, как разведчик приучает себя думать на языке врага. Меня не стригли, как всех - еще шли очные ставки и опознания. И это усугубляло настороженное отношение сокамерников ко мне. Все сознавали, что актер в роли мента - не есть мент, но тупость и агрессивность среды я ощущал постоянно... Вообразите себе кота и собаку. Каким ни будь этот кот индифферентным в отношении собаки - собака все равно проявит инициативу, она будет гонять кота, гонимая темным инстинктом.
Тупость и юридическая беспомощность даже видавших виды заключенных непреодолима. А образование, полученное мной в 'Нижне-Тагильской юридической академии', давало мне возможность оказывать заключенным консультативную помощь, многие дела стали разваливаться и возвращаться на доследование. Это не нравилось в 'кумовской'47 но позволяло мне не только сохранять личную суверенность в камере, но и быть над ней.
Остап Бендер говорил, что нужно чтить уголовный кодекс, и если б те, кто попадает на нары, исполняли наказ Великого Комбинатора, то девяносто, примерно, процентов заключенных тискали бы по кабакам своих пассий, а не тюремные подушки, не зависели бы от 'шнырей'48, от 'Левитана'.49 Они не терпели бы голод и холод 'трюмов'.50
Им не пришлось бы 'косить', чтоб попасть на свежие простыни 'больнички', не надо было бы, привязав к зубу хвост селедки, заглатывать его на ночь, чтобы вызвать отравление организма собственной желчью и симулировать так называемую 'механическую желтуху', весьма опасную для истощенного зека.
Им не надо было бы заглатывать наборы шахматных фигур, чтобы пусть ценой резекции желудка загибаться на той же 'больничке' и ловить 'сеансы', глядя на белые халаты медсестер.
И я постоянно пребывал в состоянии войны на два фронта: ментам я был неугоден как юрисконсульт, а заключенным - как мент, пусть и знаменитый, пусть и сам капитан Аристов. И я шел через 'трюмы', через камерные 'кипежи', через 'отрицаловку', через личные одиночные бунты против тюремного паскудного быта.
...Шло время. Раз в два-три дня, как я уже говорил, меня увозили на очные ставки. А они шли и шли - всплывали по делу все новые и новые эпизоды, связанные с Азербайджаном, Грузией, Прибалтикой, с Киевом и Москвой. Кто-то из потерпевших из приграничья соглашался лететь на опознание, кого-то и шанежками не заманить. Но зека спит, а срок идет.
7
Позволю себе коротенько остановиться на этом, чтобы читателю было понятно: если ты на воле, среди людей ощущаешь иногда дежавю полного одиночества, то здесь оно усиливается стократно. Как-то я уже говорил, что если человека силой тянут на дно, то у него остается один путь - это путь наверх. И мне, чтоб уйти наверх, поступки диктовало не столько знание Уголовно-процессуального Кодекса, сколько звериный инстинкт самосохранения.
Повторяю, я все отрицал.
Что такое очная ставка, на которой ты узнаешь пострадавшего, а он мучительно выбирает тебя из нескольких похожих на тебя человек. Милиция берет их обычно с улицы, а потом дает им справки - освобождения от работы, после чего они, блея от счастья, бегут сачковать на законных основаниях. Пострадавший же вглядывается в эти лица. Они сливаются в одно, и уже все кажутся схожими и преступными. 'Вот если бы нос Петра Иваныча да к подбородку Ивана Кузьмича...'.
И чаще всего не опознает никого.
Или он все же находит своего обидчика. Но раздумывает: а надо ли того уличать? Дело-то сделано, незаконно приобретенный и незаконно отнятый капитал не вернешь, а хлопот чуть-чего - не оберешься.
Бывает и опознают.
Но ты ведь не знаешь, стоя среди прочих: что в черепе опознавателя?
Я хитрил, как мог.
Следователь говорит обычно:
- Сядьте в таком-то порядке.
Потом идет за пострадавшим и в коридоре тихонько советует ему обратить внимание на второго, например, слева гражданина. То есть, на тебя. Он и будет до упора рассматривать этого второго слева. И вот, зная эту процедуру, я успевал поменяться с кем-то местами.
А однажды привезли из Москвы Зюню Кассо. Того, жена которого не хотела верить, что золотые червонцы и пятерки у Зюни изъяло ЧЕКа, и была уверена, что Зюня пропил их с дружками в московских
