— Какие есть предложения? — спросил он совсем не строгим, а даже как будто ласковым голосом.
— Ну не знаю… Может быть, Кормильцева взять?
— А что? Может, и Кормильцева, — согласился Борзыкин. — Его ж в Союз приняли?
— Пока нет, но вот должны.
Редактор покачал головой, выражая искреннее сожаление.
— Тогда надо еще подумать, ведь событие не рядовое, событие, можно сказать, государственной важности, так лучше б, конечно, чтобы член Союза.
— Ой, да фигня это все, какая разница! Просто Кормильцев всегда пожалуйста — на любую тему откликается. А из серьезных писателей (Ася произнесла это слово так, как принято было говорить между собой — с ударением на последнем слоге) вряд ли кто. Не станет же Суходолов трепать свое имя по поводу… — тут Майя толкнула ее под столом ногой, Ася запнулась и нехотя замолчала.
Борзыкин тоже помолчал, повздыхал, сказал неопределенно:
— Ну ладно, ладно…
За Майей сидел, довольно тесно к ней притиснувшись и кося влюбленными глазками, заведующий отделом комсомольской жизни Валера Бугаев.
— А тебе, — сказал Борзыкин, снова сменив тон с ласкового на строгий, — надо делать малоземельца, тут даже думать нечего! Пусть он, значит, поподробнее вспомнит, как Леонид Ильич приезжал на передовую, как вдохновлял бойцов… ну и т. д. Матрос Коляда у нас как, жив еще?
— Был жив, — отозвался Валера Бугаев.
— Давай звони.
С тех пор как появилось известное произведение Леонида Ильича, ветераны-малоземельцы постоянно присутствовали на страницах обеих областных газет, поскольку местечко, называемое Малой Землей, про которое до этого мало кто слышал, находилось как раз на территории Благополученской области. Правда, в «Южном комсомольце» выступал все время один и тот же малоземелец — матрос Коляда, а другого подыскать как-то не удавалось. Но с ним удобно было иметь дело, во-первых, он жил не в Малороссийске, а в самом Благополученске, во-вторых, ему можно было даже не звонить, а просто писать, что нужно, и ставить его подпись — он не только не возмущался, но, напротив, был очень рад, что его не забывают.
Отдел комсомольской жизни и коммунистического воспитания считался вторым по значимости отделом редакции, но желающих в нем работать было еще меньше, чем в рабсельмоле. От бывшего отдела пропаганды в нем сохранился большой черный бюст Маркса, подаренный газете моряками нефтеналивного танкера-тезки «Южный комсомолец» еще при редакторе Небабе. Бедного Маркса таскали по всему отделу туда-сюда. Летом, когда открывали окна, его ставили на подоконник, чтобы окно не захлопнулось, причем ставили лицом на улицу, так что какой-нибудь зевака, ожидавший автобуса на остановке у Старого рынка, мог, задрав голову, различить в окне на четвертом этаже странный черный силуэт и сильно этим озадачиться. В другое время тяжелым бюстом придавливали накопившуюся стопку писем, чтобы не разлетелись от сквозняка, а то еще, бывало, зимой сотрудники отдела вешали на бедного Маркса свои кепки и шапки.
Валера Бугаев — высокий, кудрявый парень с пухлым детским лицом — ко всему, что происходило в газете, относился чрезвычайно серьезно. Если ему поручали написать передовую статью к очередной годовщине Октября или к 1 Мая, то он в отличие от других сотрудников, которые просто брали прошлогоднюю подшивку и шпарили оттуда, слегка обновив лексикон в соответствии с последними пленумами или съездами, подходил к этому делу основательно. Он спускался в библиотеку, помещавшуюся этажом ниже, в редакции газеты «Советский Юг», брал несколько томов Ленина и рылся в них целый день, временами выходя в коридор с раскрытым томом в руках и предлагая первому попавшемуся послушать «интересное место». Но и после этого он еще не садился писать, а ходил по своему кабинету, изредка косясь на бюст Маркса, потом начинал бродить взад-вперед по коридору, потом вообще выходил на улицу и шел неизвестно куда. Валера думал. Он был философ по натуре и инженер-электрик по образованию. В газету Валера попал именно благодаря своей склонности к размышлениям. Способного юношу сначала заметили в комитете комсомола ТЭЦ, где он работал после института сменным мастером, потом в райкоме, потом в обкоме, а оттуда он уже сам притопал в редакцию, притащив совершенно фантастический с точки зрения возможности подобное напечатать материал «О негативизме в молодежной среде. Новое прочтение работы В.И. Ленина «Задачи Союзов молодежи». Материал почитали и вернули, посоветовав никому его большие не показывать, а через месяц пригласили на работу в редакцию.
Валера Бугаев оказался находкой для газеты. Он писал длинные, казавшиеся очень умными, хотя и не до конца понятными, материалы, придававшие «Южному комсомольцу» солидность и респектабельность. Ему страшно нравилось работать в газете, нравилось все — шумные утренние планерки, суета с номером и даже полуночные дежурства в типографии. Подписав номер «в свет» и дождавшись начала печати, Валера брал в руки свежий экземпляр газеты, волнуясь от одной мысли, что он — самый первый ее читатель. Газета была теплая, чуть влажная и пачкала руки, Валера ехал домой в пустом ночном троллейбусе, разворачивал ее и не спеша, вдумчиво читал собственную статью. Ему нравилось видеть напечатанной свою фамилию, и он долго не мог к этому привыкнуть. Однажды присевший рядом с ним гражданин, покосившись на газету в его руках, удивленно спросил: «А какое сегодня число?» Валера сказал: такое-то… Пассажир, видимо, слегка подгулявший, еще больше удивился и снова спросил: «А это что у вас, завтрашняя газета, что ли?» «Да, — ответил Валера с чувством профессиональной гордости, — завтрашняя. Хотите почитать?» Признаться, что он — автор вот этой, самой большой статьи завтрашнего номера, Валера постеснялся. Он был вообще человек застенчивый, но свои идеи, которых у него возникало в голове великое множество, продвигал с большой настырностью. Ему говорили: «Нам этого обком не разрешит!» или «Читатель этого не поймет!», и он не слишком огорчался, тут же придумывал что-нибудь еще и с тем же жаром начинал проталкивать новое предложение. Впрочем, кое-какие идеи Валера Бугаев все же пробил. С некоторых пор в «Южном комсомольце» появилась рубрика «Дискуссионный клуб», под которой, правда, дискутировали пока только о рок-музыке, моде и о том, куда пойти учиться, но Валера мечтал, что когда- нибудь там появятся и более серьезные вещи, например, о том, есть ли у нынешней молодежи, рождения 60-х, свои убеждения и чем они отличаются от убеждений старших поколений. «Только после моего ухода», — говорил на это Борзыкин, нутром чуявший, что ничем хорошим такая дискуссия кончиться не может.
Договорившись с Бугаевым насчет матроса Коляды, редактор обвел глазами сотрудников, ища неохваченных заданиями. Прямо на него смотрела с какой-то ей одной понятной претензией заведующая отделом писем Люся Павлова. Фигурой Люся напоминала девушку с веслом и носила обтягивающие платья с декольте, бантиками, оборками и кружевами, которые сама себе шила, а сверху еще навешивала массу бижутерии. Раз в год Люся меняла цвет волос — красилась то в брюнетку, то в блондинку и сильно злоупотребляла косметикой. Несмотря на все это, она была девушка добрая и очень отзывчивая. У Люси Павловой никак не получалось выйти замуж, хотя несколько раз возникали романы прямо в редакции, кончавшиеся всегда ничем, но Люся не теряла надежды. В газете она вела рубрику «Ты да я», давала советы молодоженам, матерям-одиночкам, а также отвечала на письма девушек, которых обманули юноши, и они не знали, как им теперь лучше поступить — покончить с собой или начать встречаться с другим. Люся писала длинные, обстоятельные ответы, вкладывая в них весь свой опыт неудачной любви и весь свой нерастраченный запас семейных знаний, почерпнутый ею из популярной литературы.
— Отделу писем надо взять, я думаю, многодетную мать, — сказал Борзыкин, глядя мимо Люси, — и пусть она скажет что-нибудь такое… мол, все мы и наши дети осиротели… Ясно?
Люся поморщилась, но возражать не стала. Она не любила многодетных матерей, испытывала к ним что-то вроде брезгливости и была уверена, что вся их героическая многодетность от элементарной нечистоплотности и нежелания встать и сходить в ванную. Сама Люся уже давно могла бы стать матерью, но была в этих делах осторожна и до нежелательных последствий не доводила, надеясь, что когда-нибудь все у нее получится, как надо, и будет законный муж и законный ребенок. Она решила ждать до 35-ти, а пока довольствовалась вялотекущим романом с Борзыкиным, про который знала вся редакция, но все делали вид, что не замечают.
По другую сторону стола, рядом с Мастодонтом сидел и что-то бурчал себе под нос заведующий
