— Что это? — спросила она.
— Любовная притча, — ответил он, — но написанная не простым языком, а музыкой слова.
— Это ты их придумал?
Аваджи тихонько засмеялся.
— Стихи написал поэт. Саади. Он постигал жизнь, скитаясь дервишем по мусульманскому миру.
— А кто такие дервиши? — спросила она. Муж не первый раз употреблял это слово, а она стеснялась спросить.
— Дервиши, моя голубка, люди, добровольно принявшие обет бедности. Наверное, так же и Саади. Считал, что, не познав бедности, не познает жизнь…
— А где теперь она, та книга? — спросила Анастасия.
Аваджи говорил, что был бедным табунщиком. Где же он взял книгу? Батюшка сказывал, что книги стоят очень дорого.
— Я всегда вожу её с собой, как и отцовскую саблю, — признался он. Это самая дорогая для меня вещь. Ее подарил дервиш, который обучал меня грамоте.
— Ты можешь мне её показать? — затаив дыхание, спросила Анастасия.
Она и сама не понимала, почему ей этого захотелось? У батюшки было даже две книги, но она никогда не испытывала желания на них смотреть.
— Ты хочешь посмотреть на книгу сейчас? — удивился Аваджи.
— Сейчас, — кивнула она.
Он зажег светильник и, как был голый, склонился над узлом, в котором лежали его походные вещи. Анастасия с неожиданным для себя удовольствием раньше она смотрела на мужа украдкой, опуская глаза, — оглядела его ровную, худощавую, мускулистую спину, узкие бедра, прямые ноги…
— Вот она, — Аваджи вернулся на лежанку, прижимая к груди толстую книгу в переплете из бычьей кожи с серебряными застежками.
— Это притчи? — спросила Анастасия.
— Нет, это труд одного ученого мудреца.
— Мудреца? — разочарованно переспросила женщина. — Но тогда эта книга должна быть скучной!
— Если не задумываться, всякая мудрость может показаться скучной.
— А ты научишь меня читать ее?
— Как только ты захочешь, звездочка моя!
Анастасия подумала, что муж её умен. Очень умен. Он знает притчи, которые звучат, как песни, а она не знает ни одной. Только русские напевы. Старинные. Они тоже очень красивые, и когда-нибудь Анастасия споет их Аваджи. Чтобы он тоже восхитился русскими песнями. Так же, как она притчей Саади.
Глава двенадцатая. Врачебные тайны
— Ты при князе сидишь, мил человек? — вроде недоуменно оглянулась на вскрик Лозы Прозора.
— При князе, — смущенно подтвердил он.
— Вот и иди к нему, — строго сказала она. — Всеволод в себя должен прийти. Очнется, а рядом никого. Негоже это.
— Негоже, — согласился Лоза, направляя непослушные ноги в опочивальню. Уж больно ему не хотелось оставлять вдруг найденную жену наедине с этим красавцем-врачом. Он даже не сразу сообразил, что она сказала. Князь очнется?!
Но мысли опять вернулись к Софье: неужели она не собирается признавать его за мужа? И как пялился на неё этот ученый иноземец! Правду сказать, Софьюшка и доселе красавицей глядится. Рядом с нею Лоза — старик, да и только, хотя в жизни старше её всего на два года…
Тем временем его ненаглядная жена вовсе не была так спокойна. Если прежде Лозу — а по- христиански Даниила — она лишь в снах видела да по рассказам людей, не подозревающих о её интересе, знала, как он живет, то теперь, встретившись с мужем лицом к лицу, внутренне задрожала и в коленях ослабла. Спасла её привычка последних лет — истинных чувств своих не выдавать.
Она отослала Лозу прочь, а сама мысленно все переживала: как избежать его вопросов? Да и самой встречи с ним. Ускользнуть незаметно прочь, в свой одинокий сруб. Не надо было этого и начинать… Видно, от судьбы не уйдешь: к ней пришли, позвали. В другом случае она не стала бы вот так же торопиться. Что ей князь? Она давно привыкла обходиться без какой-то там власти и перед Всеволодом никаких обязательств не чувствовала…
А за Даниила она по любви замуж выходила. И первые годы своей новой жизни думала, что его более нет в живых. Выходит, судьба к ним свою милость проявила, так что же она медлит?
Кстати Прозоре арамеин подвернулся, хотя и беседа с ним была вовсе некстати. Сегодня, похоже, её день. Вон и мальчишка Любомир её дожидается, обратно отвезти. Обязательный такой парнишка, она ему так и сказала:
— Погоди маленько, мне надо с врачом о деле перемолвиться.
— Слуга князя сказал, муж у тебя есть, — продолжал блюсти свой интерес Арсений.
— По наряду судит, — отозвалась Прозора. — Кика-то на мне замужней женщине положенная. Только не пойму, арамеин, тебе-то что за дело, есть у меня муж али нет?
— Ежели нет, то я бы к тебе сватов прислал, — честно признался врач.
— И мы бы с тобой вдвоем начали людей лечить, — насмешливо сказала Прозора. — Ты, значит, тело, а я душу… Умный арамеин!
— Да мне ты и без того приглянулась, — смутился Арсений. — В нашей земле я таких женщин, как ты, не встречал. Больше ничего не говори. Сам вижу, не пришелся тебе по нутру… Скажи только, что ты про душу князя говорила?
— В той сече, где Всеволод свою рану получил, жена его пропала. Монголы её полонили. А князь жену очень любил.
Врач кивнул.
— Тогда понятно, почему он жить не хотел… А скажи-ка мне, Прозора, почто ты меня встретила, будто неприятеля своего? Раньше мы с тобой не виделись. Может, объяснишь?
Женщина испытывающе посмотрела ему в глаза.
— Если зазря тебя обидела, прости. Неприязнь моя от того идет, что есть среди товарищей твоих врачи, что дело свое делают с небрежением. А ведь был в старину такой врач Гиппократ, который всем врачам завещал: 'Не навреди!' Все ли вы по его завету живете? Сколько людей прибегает ко мне после таких врачей! Что могу, делаю, но я не бог! Возьми хоть Любомира, парнишку, что привез меня сюда. Он же не с горбом уродился. Но сказал врач: 'На все воля божья!' И оставил мальчонку калекой. А мы, русские, говорим: 'Бог, бог, да сам не будь плох!'
— Горячая ты женщина, — улыбнулся врач. — Уже и седина в косах блестит, а сердце — точно у молоденькой девочки. Может, пойдешь за меня замуж?
— Подумаю, — тоже посмеялась Прозора и опять не успела договорить, как из княжеских палат выскочил Любомир.
— Там! — кричал он. — Там!
— Случилось что? — обеспокоилась знахарка.
— Князь глаза открыл и говорит Лозе: 'Я бы щец горячих похлебал!'
— Фу ты! — перекрестилась Прозора. — Чего ж ему щей не просить, коли он на поправку пошел? Поварешке передай, пусть для князя еду пока полегче готовит, слишком долго постился.
— Ты не обманула, женщина, — с уважением проговорил Арсений и с горечью добавил: — Что ты обо мне подумаешь? Что скажут люди?
— Я подумаю, что ты высокомерен, — медленно начала Прозора и, видя, как нахмурилось его чело, улыбнулась. — А ещё подумаю, что ты искусный врач. Рана-то у князя не из легких была, мало кто от таких ран излечивать умеет. А ты, видишь, справился. Еще могу сказать: те, которых ты лечишь, ко мне не
