И печать хотя как бы и настоящая, но не совсем подлинная.
А поэтому поступило предписание:
«Сим объявив соделанное по сей части упущение, рекомендую наместническому правлению донос губернского прокурора и стряпчих, обнаружа посредством медицинских чинов, находящихся в Могилеве, поступить по предписанию законов, а впредь печатание оной производить при казенной палате; а чтоб избегнуть тесноты и траты штофов, то ежедневно назначать к печатанию оной водки штофов от ста до пятисот, приставляя к оной воинскую стражу, доколе будет производиться запечатание оных, и на этот раз извещать о бытии при сем случае казенных дел стряпчего и медицинских всех чинов, находящихся в городе, и, наконец, нужным почитаю смотрение, чтоб из них водки, по силе помянутых предписаний, делаемы были единственно из виноградного вина и виноградных фруктов».
Водка, конечно, после этого делалась не из виноградных вин, но все-таки приходилось графу доливать туда и виноградную водку. Добрынин же получил к этому делу постоянный доступ и от графа единовременную дань в триста шестьдесят рублей в год закрепленные.
Что же делал в это время господин фон Бринк?
Продолжение приключений господина Полянского
Любовь процветала в пасторском доме.
Полянский проводил там почти круглые сутки, но дела наместнические требовали иногда выхода, хотя бы на несколько часов.
Со вздохом уходил парижанин из этого театра, где чувства были настоящие. И для того, чтобы не скучать в наместническом кабинете, учредил он курьера, который носил между пасторским домом и наместническим дворцом беспрестанные любовные записки.
Барон Фелич перехватил одну записку для будущего судебного дела, а господин Полянский с решительностью прямо губернаторской арестовал маленького пасторского сына при своей канцелярии.
Тогда пастор и пасторша обратились к губернатору, но и губернатор ничего не мог сделать с Полянским.
И тут произошло событие изумительное.
Пастор и пасторша с криками побежали по городу, вошли в канцелярию наместнического правления, взяли своего сына и отвели домой без всякого предписания.
И тут Полянский промолчал, не решившись начать дело против пастора.
Для города это было неожиданностью.
Оказалось теперь, что не только слава Полянского подорвана, но и дом пасторский, в котором гнездилось счастье господина парижанина, стал домом раздора.
Но тут пришла из Питера посылка утешительная.
Оказалось, что дело о разводе подвигается и госпожа фон Бринк скоро будет признана девицей фон Бринк, так как она сама решилась на освидетельствование.
Довольный, счастливый Полянский со слугою ехал на ревизию в Черниговский уезд.
И тут в лесу встретил он поручика барона Фелича и еще двух неизвестных.
Барон Фелич закричал:
– А, герой могилевский, это тебе не в сенате!
Полянский ответил из коляски:
– Барон, ты будешь нечестен, если захочешь мстить. Сделай так, как поступают в Европе: возьми пистолет, я возьму другой, а незнакомые мне дворяне будут нашими секундантами.
Но барон был пьян и весел.
– А в Европе, – сказал он, – не присылают к мужьям лекаря и полицейских для освидетельствования.
Тут схватили Полянского и начали его бить плетьми.
Полянского нашли в лесу брошенным и привезли в Могилев крестьяне.
Весь Могилев посетил героя Полянского. Сам Георгий Конисский пришел к нему с утешительной проповедью. Добрынин пришел с Луцевиным. И были приняты сейчас же после медика и написали челобитную на Фелича и Бринка.
Но в наместническом правлении председатель вернул челобитную как составленную в ругательных выражениях.
Пошла ябеда на ябеду, донос на донос. Ахшарумов писал на Полянского, Полянский на Ахшарумова.
Генерал фон Бринк продал дом, а потом продал мундир, и все съела верхняя расправа.
Нищим ходил старик по улице. И если кто подавал ему, то он останавливал благодетеля и говорил:
– И все ж таки я не понимаю: почему за мою жену дрался барон фон Фелич с Полянским, и при чем здесь генерал-губернатор, и почему мне теперь негде пить кофе? Зачем я пожалел свою бедную родственницу, зачем я покрыл своим именем чужой грех?
Потом господин фон Бринк начинал плакать и просить денег на табак. Все это было очень неприятно, и его старались обходить.
Господин Добрынин преуспевает
Однажды был вызван господин Добрынин к самому генерал-губернатору.
Генерал-губернатор принял его ласково и даже произнес:
– Садись.
Гавриил Иванович сел и посмотрел с удовольствием в большое губернаторское зеркало.
Таких в Могилеве было немного.
В зеркале на бархатном стуле с золотом и белой эмалью сидел молодой, тридцатичетырехлетний, как знал Добрынин, человек. Была на том человеке одежа хорошая, серый шелковый кафтан и чулки в тон. И была у этого человека шпага, и сидел он при самом генерал-губернаторе Пассеке.
Очень приятный вид представляло зеркало.
И даже приятно думать было, что Кирилл Севский, хоть он и не сослан в Суздальский и Соловецкий монастырь, и не сидит в подвале, и не гоняет палкой крыс, все же сейчас со службы снят, и имеет только триста рублей годового содержания, и отдан в монастырь, и монастырем тем не может распоряжаться.
И монастырь-то какой – Киево-Михайловский, бедный.
А господин Гавриил Иванович Добрынин сидит с губернатором, деньги у него есть в росте на четверных процентах.
И за водку ему платят, и за лес ему платят, и нет у него никакого дела в сенате, и не били его нигде плетьми.
В торжестве своем не заметил Гавриил Иванович, что губернатор несколько смущен.
Да, Петр Богданович, сенатор, был смущен, кавалер Андрея Первозванного, ордена редкого.
Начал он несколько смущенно:
– Был у меня, дружок, брат Василий, и брат этот влюблен в двоюродную нашу сестру Елизавету Ильиничну Обруцкую. И по правилам нашей святой православной церкви не мог вступить с ней в брак. И что сделал мой бедный брат? Он предложил бедной моей двоюродной сестре, пойдя купаться, оставить платье на берегу реки, а самой уехать, и так мы считали Елизавету Ильиничну утонувшей, а она под именем Надежды Петровны уехала в украинское имение и обвенчалась с братом моим противозаконно, и присутствовал при этом…
Гавриил Иванович сидел, весь подобранный, и уже в зеркало не смотрел, а смотрел на генерал- губернатора.
Тот был смущен и продолжал растерянно:
– Присутствовал при этом я и подписался свидетелем, потому что очень любил брата. Но брак, – продолжал губернатор, – ведь незаконен. Брат умер, по завещанию оставил состояние сыну, рожденному от двоюродной сестры, сына имя Василий, а душеприказчиком назначен был граф Гендриков, а теперь граф умер, и душеприказчик я.
– Очень занимательно! – воскликнул Добрынин.
Генерал-губернатор посмотрел растерянно и продолжал:
– Императрица несколько раз, помня мое при восшествии на престол геройство, платила мои долги. Но и сейчас я в долгу совершенно и…
Тут заговорил Гавриил Иванович:
