Душечка плакала.
Дом пустует.
Душечка сдала комнату ветеринару. Она говорила ему, узнав, что он разведен с женой: «Знаете, Владимир Платоныч, вы бы помирились с вашей женой. Простили бы ее ради сына!.. Мальчишечка небось все понимает...»
Потом они стали жить вместе, и Оленька говорила только о болезнях животных.
Ветеринар сердился.
Он уехал с полком. Через несколько лет вернулся, привез мальчика – и женщина очень его полюбила.
Училась вместе с ним по его книгам – учебникам и как святую истину приняла слова «островом называется часть суши, со всех сторон окруженная водой...».
Женщина полюбила мальчика и все, что он делает – так или не так. Так Чехов полюбил чужого мальчика, которого взял на свою, чеховскую квартиру. В ней своего ребенка не было.
Душечка входила в чужую жизнь, как семя в почву.
Если есть дождь – трава станет расти и заполнит землю.
Эта вещь была любимой вещью Толстого. Он ее прочел четыре раза вслух и говорил, что Душечка идеал женщины. Что именно так и надо жить.
Что же случилось с женой Льва Николаевича?
Софья Андреевна Толстая подружилась с вдовой Достоевского. Та издавала книги мужа, и оказалось, что это очень выгодно. И Софья Андреевна тоже стала издавать книги, а кроме того, она стала торговать яблоками. Яблоки были в их имении чудесные. И книги Софья Андреевна продавала на вес, потому что много пропадало времени, если отсчитывать книги.
Софья Андреевна как бы нашла себя: она издавала книги.
Кроме того, у нее были коровы, жили студенты во дворе. Она им продавала масло.
Было вхождение в чужую жизнь. Очень обыкновенная история. Чаще женщины приходят и переделывают жизнь так, как перешивают старое платье.
Вдова Достоевского тоже не была плохим человеком. Она была деловым человеком. Покупала дачи. Хотела покупать их так, чтобы у нее была целая улица подряд.
Началась война.
Жена Достоевского оказалась в Крыму. Она ничего не покупала, но очень была занята. Она хотела, чтобы ее сын, любимый мальчик, имел бы свою конюшню с беговыми лошадьми. Она вошла в чужую жизнь. Через мальчика.
Невеселая история. Удивляет не то, что женщина окрашивается светом, отраженным от мужа.
Почему Анну Каренину Толстой осуждает, а вдову Кукина одобряет, почти влюбляется в нее?
Только это не женщины, а мы, мужчины, влюбляемся в чужую жизнь. И изменяем ее, и жертвуем для нее. Нужно же на чем-нибудь расти.
К чему-то примкнуть. Поразительное в том, что человек окрашивает дело, которое он делает.
Лев Николаевич слишком рано определил свое отношение к жажде любви, которая охватывает женщину.
Женщине за это можно все простить. Женщина может возвысить человека.
Лев Николаевич прожил огромную жизнь, и немногие люди понимали его революционную сущность.
Понимал Ленин.
Даже Софья Андреевна, вероятно, временами тоже понимала, но сконфуженно.
Она требовала много, хотя и не печатно, в разговорах, – для себя положения львицы, ведь она лежала рядом со львом.
Жизнь трагична. Когда Лев Николаевич умирал, то сыновья и дочери не допускали Софью Андреевну к умирающему мужу.
Она стояла всегда за окном, смотря на человека, с которым прожила жизнь.
Софья Андреевна что-то говорила ему, этот кадр сохранился на кинопленке.
Я просил, чтобы логопеды прочли по губам Софьи Андреевны, что она говорит. Сделать этого они не смогли. Софья Андреевна говорила по-английски и невнятно.
Скажем про женщину правду. Английский язык она изучала по книгам, когда кормила детей грудью, а книгу клала на колени.
Готовилась к родам раз девятнадцать.
Попробуем перейти в соседнее пространство.
Пушкин закрепил положение Душечки удивительными словами:
«Для бедной Тани все были жребии равны».
Карта Колумба не могла быть точной
Мы находимся в Матвеевской; здесь я живу с моим другом.
Мы спорим, вспоминаем, разговариваем и смотрим в окно.
Вот его рассказ о странных событиях на берегу Дуная. Лето, песчаный пляж, рядом камыши. Одеты вeнцы по-старомодному.
Пляжный костюм закрывает почти все тело, дамы в широкополых шляпах с лентами, мужчины в трико до колен. Костюм этот хорошо пародировал Чарли Чаплин.
За пляжем луг, трава не высокая и не густая, луг как луг.
Из камышей показалось нечто нелепое, скрючившееся, как бы подпрыгивающее на корточках, и, столь же нелепо размахивая руками, существо это двинулось вдоль луга, издавая звуки наподобие «тега-тега- тега».
Венцы любопытны. Они удивились, некоторые даже привстали, и когда они привстали и стали смотреть на нелепо двигающееся, изогнувшееся восьмеркой существо, а это был человек, то увидели, что в траве цепочкой, вытянув шеи, за нелепым человеком двигались утята.
Когда существо это поднималось на ноги, оно становилось толстым человеком с бородой, утята растерянно останавливались, испуганно пищали, звали, тогда человек опускался на корточки, столь же нелепо взмахивая руками, начинал как бы подпрыгивать, двигаясь вперед.
За ним семенят ножками успокоившиеся утята, и вся процессия продолжала свое движение по лугу.
Так началась новая эпоха изучения поведения живых существ; сегодня все знают имя великого ученого Конрада Лоренца.
В жизни животного есть моменты запечатления образа, когда сознание животного как бы захлопывает этот образ: в поведении только что родившегося живого есть особые моменты запечатления образа, с которым ему предстоит жить, радуясь или мучаясь, все последующее его, индивидуальное время.
За окном осень. Похолодало.
Осыпаются листья и летят, закруживаются, становятся похожими на птиц, но летят они, вынуждены лететь в одну сторону.
А птицы, которых кто-то кормит напротив, на верхнем балконе большого дома – потом уж стало видно, что это женщина в красном платке, мы ее ждем вместе с птицами каждое утро, – птицы летят в другом направлении, – навстречу, становясь похожими на листья.
Города создаются перемешиванием стилей и времени, и так живет человек.
Кипит то, что мы называем действительностью, – она бессмертна.
Так бессмертны части топора – не в том дело, что он должен быть обязательно железным, вопрос в том, как построить рукоятку, чтобы удар был осуществлен осмысленной рукой.
Толстой восхитился «Душечкой» Чехова.
Пушкин, когда его спросил император – убийца многих: «Если бы ты был во время восстания в Петербурге, где бы ты был?»
– На площади, – ответил Пушкин.
Пушкин не изменяет своей культуре. Он не может изменить истории, но он и не отказывается от своих друзей.
Приезд Пущина к Пушкину в его полудеревню-полутюрьму – для Пушкина торжество его идеи, это она сталкивается с намерением царя.
