Пушкин, умирая, говорил с женой о ней – не о себе, это она с ним говорила о себе и о нем.
Пушкин сказал жене: «Ты уедешь на четыре года в деревню, а потом выйдешь замуж за хорошего человека».
Так не говорил и Одиссей, уезжая на войну троянцев.
Это новая верность.
Новая вера в будущее.
Которая уже существует.
Толстой утверждает Душечку.
Он говорит, что Душечка такая же героиня, как Санчо Панса – друг, сопровождающий рыцаря.
Вот тот момент, где великий Толстой говорит про великого Сервантеса.
Оруженосец, верный слуга, верный друг, с которым спорят, как с равным, – поставленный на смешном карнавале в смешное положение герцогом – когда Санчо Панса должен был быть избит, то Санчо Панса хотел сам схватиться, – они боролись как мужчины; в борьбе оказалось, что старый делец, так он себя называл сам, оказалось, что Санчо Панса сильнее немолодого, но еще не одряхлевшего рыцаря.
Толстой, заинтересованный вопросами брака, окровавленный этими вопросами, изрубленный ими человек, судит Катерину, проститутку, и другого человека, Анну Каренину, – судит и определяет кары, не так, как царский суд.
Листья и птицы летят по-разному, перерешая войны и любовь эпохи.
Татьяна Ларина человек, которого Пушкин называет идеалом.
Таня прочла те же книги, которые читал Евгений Онегин.
Вот библиотека героя.
Эти книги читала и над ними думала героиня, которая могла бы оказаться каторжницей, женой декабриста, едущей в Сибирь.
Женщины того времени уже умели быть не робкими.
На Страстной площади Достоевский говорил о Пушкине и вмешался в историю Татьяны Лариной и даже повторил слова героини, а она не всегда была героиня.
Татьяна Ларина поехала не просто в Москву, она поехала в Москву на «ярмарку невест», где она была товаром.
Достоевский говорит о Татьяне Лариной: вот возможная жена Онегина, говорит о том, что ее ласкает двор, – так человек, который был на каторге, Достоевский, человек другого времени, перерешает, пересуживает дело, со времени которого прошло не так много лет, но так много эпох.
В китайских новеллах участвуют многоразличные спорящие друг с другом боги, участвуют молодые люди, не выдержавшие экзаменов, и лисы-оборотни, а это женщины.
Мы должны говорить об этой культуре так, спорить с ней так, как самолеты и поезда спорят о скорости.
Как спорят колеса с рельсами.
Достоевский говорил про Пушкина, а в это время – и мы об этом мало вспоминаем, – на Петровской линии в увеселительном саду стояла копия памятника Пушкину, и она была обвешана электрическими лампочками, едва ли не первыми электрическими лампочками в мире – созданными у нас в Москве.
Электрическими лампочками, завоевавшими мир.
И два Пушкина разного времени слушали разных людей – осуществленные в разное время из разного материала.
Пушкин был освещен светом будущего.
Был способный и вредный человек Булгарин.
Он отстал при отступлении русской армии из Москвы.
Это был человек способный, усталый и благоразумный.
И он каким-то образом оказался в горящем и ограбленном городе.
Как-то он начал писать.
Писал не очень плохие, даже умелые романы.
Писал пасквили на Пушкина.
Булгарин считал, что фамилия Чичиков, а эту фамилию придумал Гоголь, что эта фамилия придумана не очень удачно.
Он издевался над человеком, который потом сохранит имя Булгарина, как сохраняют при раскопках грязь, оставшуюся от какого-то неудачного поколения.
Был другой деятель мелкой прессы – Лейкин.
Лейкин издавал журнальчик «Осколки» – ему все казалось разбитым, но приходится ходить и по осколкам.
Антон Чехов и его брат Александр и брат Николай работали в «Осколках».
Работали задешево.
Николай был талантливым художником.
Александр был образованным человеком, который тоже имел своеобразный талант.
И я снова повторю, что Толстой через много десятилетий говорил про Антона Павловича Чехова, что с чисто художественной стороны Чехов талантливее его, Толстого. Но Чехов не религиозен, прибавляет Толстой неизменно с укоризной.
И это писалось и говорилось создателем «Войны и мира».
Владелец «Осколков» Лейкин говорил про себя – если бы не я, то и Чехов бы не появился.
Эх вы, говорил он и считал это очень смешным, эх вы, Чеховы.
Эта фамилия, пришедшая с улицы, казалась ему такой же неудачной и странной.
Была мелкая литература.
Но литература эта росла на такой земле, что помогала великой русской литературе.
А.П. Чехов написал рассказ.
Студент в меблированных комнатах застрелился.
Застрелился он потому, что против своей воли насплетничал в каких-то полицейских верхах.
Говорил то, чего не надо было говорить.
Оправдывался он тем, что этому его научили в детстве.
На маленькую ошибку ему говорили, – признавайся, и тебе ничего не будет.
Иван Павлов, великий обновитель науки, говорил, что к подлости можно действительно приучить небольшими прощениями; и большой подлости можно подвести прощением ступенек длинной лестницы.
Этот чеховский рассказ интересен как опыт его взгляда на человека – Чехов перерос свое время.
Один брат, художник, умер.
Сын другого брата стал великим актером.
Он умер, заблудившись в Америке.
Выращивать жизнь, выращивать свободную жизнь трудно.
Антон, которого сильно бил отец, мелкий лавочник, – Антон любил отца.
И братья любили.
Они пели в церквах очень сложные вещи, чтобы угодить отцу.
Возможности новой металлургии основаны на обрывках, на отрезках, на металлическом мусоре, на порошке – и это реальная вещь.
Антон Чехов тот человек, который победил мир, показав ему – зеркалами – все человечество.
Высокие надежды на неизбежность будущего присущи великому искусству, и искусство оправдывает бедное человечество так, как Чехов оправдал женщину, которая сменила несколько мужей в одних и тех же комнатах, комнатах как будто одинаковых.
Женщина любила, она находила в каждом человеческое, и не было в этом насилия; и соседи называли ее вульгарным именем – Душечка.
Вот эту новеллу Толстой считал драгоценностью.
Толстой говорил, что Душечка так же нужна будет человечеству, как Санчо Панса.
Человек, он всю жизнь был голодным, шел за своим ослом – человек этот был так умен, что Дон Кихот, господин его и друг, говорил, что он, Санчо, верит во все и в ничто.
