Международное тайное правительство

распались на две ветви.

Одна направилась к берегам Инда и Ганга, спустилась в Индостан и бесследно исчезла для другой на пятьдесят столетий. Когда евреи были ещё ордой полудикарей, бродивших в пустыне, у арийцев Индостана существовало уже несколько философских систем, а немного позже их гений открыл коренной принцип новейших изысканий в Европе — о единстве силы и материи. Свет арийского духа направился из Индостана на бесчисленные массы монголов и малайцев Азии, двинув их умственную и религиозную сферы. Между тем, для Европы лишь в восемнадцатом веке обнаружилось, что язык браминов и Будды, как и наставления благороднейшего из законодателей. Зороастра, относятся к санскриту — первоисточнику всех европейских языков, за исключением разве говора басков в Испании, равно как урало-алтайских наречий: венгров, турок и финнов с их мелкими подразделениями.

Другая ветвь, так либо иначе отбиваясь от развратных и жестоких семитов, понемногу оседала на пути в Сирии и Малой Азии, под именами аморреев и филистимлян, а также племен, заселивших Мизию, Карию, Лидию, Фригию, Пафлогонию и Понтус; вслед за тем, перешла Гелеспонт, проникла на Балканский полуостров, в Карпаты и частью на юг России, частью же поднялась по Дунаю в страны, впоследствии известные под названиями Дакии, Паннонии и Южной Германии, перешла Альпы и Пиринеи и распространилась до крайних пунктов Европы. Но в Элладе арийцы снова встретили семитов финикиян, а несколько позже на юге Италии и Сицилии — карфагенян. Каковы были впечатления этой встречи, мы видим уже в Одессе, где Гомер, назвав финикиянина-семита, прибавляет:

…“Обманщик коварный, злой кознодый, от которого много людей пострадало!”…

Не то ли самое мы читаем о евреях в Библии?…

— “И подали ему (Иосифу — кушанье) особо, и им (отцу и братьям Иосифа) особо, и египтянам, обедавшим с ним, особо, ибо египтяне не могут есть с евреями, потому что это мерзость для египтян” (Бытие, XLIII, 32).

“По действию руки крепкой, он (фараон) даже выгонит их (евреев) из земли своей!” (Исх., VI, 1).

В начале пребывания евреев, Иосиф, собрав у египтян хлеб про запас — на случай голода, отобрал затем у них, за их же хлеб, всё имущество, движимое и недвижимое, а жён и детей, да самих египтян обратил в рабство (Бытие, XLI, 37,49, и 56, и XLVII, 14—21).

Наоборот, своих родственников он не только снабдил, за счет египтян же, всем хозяйственными обзаведением, но и поселил в лучшей части земли египетской (Бытие, XLVII, 11 и 12).

Конец своего кочевания в Египте евреи, сильно размножившись, ознаменовали тем, что выманили у туземцев драгоценные вещи и одежды, а в заключение бежали, оклеветав, наконец, собственного Иегову, будто он именно приказал им сделать это, — да ещё четырежды о содеянном повествуют (Бытие, XV, 14; Исх. III, 21 и 22; XI, 1—3 и XII, 35 и 36).

И ушли евреи с большим имуществом!… (Бытие, XV, 14)

V. Кровью и слезами залиты летописи целых веков пребывания арийцев в Греции и Архипелаге. Мифы Тезея и Минотавра, как отражение горя и ужаса перед человеческими жертвоприношениями финикиян за счёт самого цвета юношей и девушек Эллады, разбойнически похищаемых у семейного очага и сжигаемых заживо, дают ключ и к троянской войне.

Парис, морской пират по профессии, не только похитил Елену, но, как подобает истому семиту, обокрал её мужа, и… бежал в Египет. Допрошенный и сбившийся в показаниях, он, по приказу фараона, был изгнан и снова… бежал. Куда?… Ну, конечно, в тогдашний Бердичев (Сидон), а уже оттуда вернулся в Трою[14].

По окончании войны, Эней, принц троянский, куда в свою очередь направился прежде всего? Разумеется, в Карфаген (смотри Энеиду Виргилия).

Сводя итоги и сокрушая кровожадное гнездо жрецов Мелькарта (Молоха) и Дидоны, чем в особенности был поражён Сципион Африканский, в главном храме Карфагена?… Картиной, изображавшей троянского коня…

Среди указанных обстоятельств, невозможно допустить, чтобы из-за одного похищения Елены поднялась вся Греция, да ещё стала бы продолжать войну в течении десяти лет. Причины её лежали гораздо глубже и сводились к необходимости для эллинов свести, наконец, счёты с вероломными и жестокосердными варварами — семитами.

Если Троя не была Шкловом, Вильной или Бердичевым, то состояла вассалом царя ассирийского, и подобно Одессе, являлась городом семитизированным вообще[15]. А если евреи оказываются по крови и языку ближайшими родственниками финикиян, то по той ярой свирепости, которая главным образом характеризует семита, они могли конкурировать разве с ассирианами, евреи же, кстати, были выходцами из царства вавилоно-ассирийского. Таким образом, троянская война должна, несомненно, быть рассматриваема, как дуэль, закончившаяся, к счастью, торжеством арийцев над семитами.

V. Что дело обстояло именно так, это подтверждается клятвой, принесённой пятьсот лет спустя, над могилами павших троянцев Ксерксом отомстить за их погибель. Не будучи прямо семитом, Ксеркс являлся, однако, представителем семитического Востока и союзником финикиян, которые со своей стороны, помогали ему в походе не Грецию. Знаменательно также, что по согласному свидетельству Юстина и Диодора Сицилийского, карфагеняне равным образом находились в союзе с персами.

Для блага человечества мировые сочетания уже в описываемый период развивались, однако, таким путём, что в тот самый день, когда греки оказались победителями при Саламине, карфагенская армия потерпела при Гимре поражение от Гиона Сиракузского.

VI. Не прошло за сим и двух столетий, как, двигаясь по закону исторической реакции на Восток, Александр Македонский, в свою очередь на могилах некогда осаждавших грозную Трою греков, поклялся прославить честь их оружия вновь.

VII. Та самая политика в Ост-Индии и Европе, какая служит наглому и мрачному корыстолюбию Великобритании, истощая терпение народов и правосудие Немезиды, увлекала и карфагенян сеять смуты в Великой Греции, т. е. в Сицилии и Южной Италии. Отечество Ганнибала чуяло надвигавшуюся со стороны Рима грозу.

Отсюда — начало и конец Пунических войн.

Всемирно-историческое значение данного единоборства определялось не какими-либо иными, а именно этими, так сказать, “ультрафиолетовыми” мотивами. Зная семитов издавна, арийцы, предки римлян, были хорошо знакомы и с родственниками карфагенян, евреями ещё в отдалённые времена. По этому направлению, на ряду со сказанным выше, имеет особую ценность указание Тацита (Historiale, V),

— “Dum Assyrios penos Medosque et Persas oriens fuit, dispectissima pars servientium”.[16]

Всё это не помешало, тем не менее, факту, что некоторые евреи (солимы) принимали благосклонное участие в походе Ксеркса на Элладу. Такова же, впрочем, была роль сынов Иуды и на протяжении многих веков после Р.X., да и остаётся поныне. Отсюда понятна мысль германцев, выразившаяся в следующем изречении:

Wenn die Christen miteinander raufen, — rnachen die Juden die Musik dazuf[17].

Катон своим “praeterea censeo, — Carthagenem esse delendam” резюмировал самую жизненную задачу римской доблести и — всего будущего обоих полушарий.

Полагая предел гегемонии семитизма, как государственного принципа, уничтожение Карфагена обеспечивало не только дальнейшее развитие, а и самое существование арийской цивилизации, как антитезы рабовладения, предательства, ритуальной проституции и кровожадных злодеяний семитов. Подводя же итоги многовековой борьбы, сейчас рассматриваемой, Курциус приходит к следующему выводу: “Греция воспрянула только когда ей удалось ниспровергнуть тиранию семитизма финикийского, Рим заложил основы мирового владычества в войнах на жизнь и смерть, которые завершил победой над семитизмом карфагенским”.

Не могло быть вопроса о том, чтобы побеждённый должен исчезнуть с мировой сцены. Это было в равной мере очевидно и грекам, и римлянам. Но для них не существовало другого выхода.

Наиболее законченное выражение карфагенского типа представлял, как известно, Ганнибал. Так вот