“Romanas antem soliti coniemnere leiys, Jiidtiicuni ediscunt et servant ac metuunt jus!…”[21].
«Сооружая гекатомбы из черепов, сыны иуды танцевали dance macabre вокруг”.
Возможно ли удивляться, что, по свидетельству Ренана (см. его “Антихрист”), на них стали, наконец, охотиться, как на хищных зверей?!…
В эту же, должно быть, пору сложилось у римлян и общее заключение:
Но что всего знаменательнее — “избранный народ” рассчитывал обмануть римлян и под предлогом преследования христиан надеялся усыпить бдительность римских властей с целью разлить огонь революции на огромном пространстве и в роковом, всеобщем крушении достигнуть независимости Иудеи…
Впрочем, тогда ещё не было “освободительной” прессы, и кагал отнюдь не располагал нынешними средствами возводить свои злодеяния в “торжество культуры”, а тем паче не имел возможности обращать себя в предмет идеального поклонения для “сознательных пролетариев”…
В свою очередь, император Адриан не оставил жидов без наказания. В период подавления бунта (132— 135 гг. но Р.X.), около 600.000 погибло их от меча и сверх того бесчисленное множество от голода, болезней и пожаров. Пять евреев за одну свинью продавались в рабство на ярмарке… под дубом Маврийским. Независимо от сего, они были лишены всех прав состояния и окончательно изгнаны из Палестины. Самое название Иерусалима было уничтожено и заменено новым — “Aelia Capitolina”, а сынам Иуды запрещено приближаться под страхом смерти.
Правда, что универсальные иудейские средства, интриги, пролазничество, женщины и подкуп, открыли “угнетённому племени” к временам императора Юстиниана пути вновь заручиться некоторой долей прав в Византии и при том настолько, что в его кодексе появился даже особый отдел — “De Judaes”. Тем не менее, Юстиниан повелел:
“Honore tamen jruantur nullo, sed sint in turpitudine fortunae, in qua et animam esse volunt”[24].
Таково веление рока, неизменно тяготеющее над членами “избранного народа”.
Они не способны переносить счастья и за неистовства в гордыне своей ниспровергаются с пьедестала самой судьбой.
Римский народ и раньше и после Пунических войн достаточно ознакомился с евреями, а римский сенат пребывал на недосягаемой высоте государственной мудрости. С другой стороны, могучий авторитет Тацита, как историка и мыслителя, равным образом недоступен порицаниям. Посему надлежит принять к сведению и вразумляющее свидетельство знаменитого бытописателя от имени древнего Рима о евреях.
— “Еврейский культ нелеп и мрачен, — у них все то нечестиво, что для нас священно, и наоборот, дозволено среди них то, что у нас преступно. Ибо негоднейшие люди, презрев отечественную религию, приносили сюда (в Иерусалим) дань и пожертвования. Вследствие сем, могущество евреев возрастало, как и путём того, что у них несокрушимое друг к другу доверие и безотлагательное сострадание, но зато и вражеская ненависть ко всем остальным людям. С ними евреи не разделяют ни стола ни ложа. Будучи отродием, в высшей степени преданным сладострастию, они воздерживаются от сношений с иноплеменницами, а между собою у них нет ничего недозволенного. Они установили обрезание детородных частей, чтобы распознаваться взаимно по этой особенности. Переходящие в их веру злоупотребляют собой тем же способом и ничему не научаются раньше, как презирать богов, отказываться от отечества, ни во что не ставить своих родителей, детей, братьев. При всём этом евреи главным образом заботятся о размножении собственного племени”.
IX. Не взирая на сие изложенное, Израиль, как и в наши дни процветал. Ещё в Риме он изловчился создать столь золотое для себя время, что, по удостоверению Моммзена, проконсулы и пропреторы провинций вынуждены были нежно обращаться даже с местными израильтянами, если по истечении срока службы не хотели вместо награды или триумфа, удостоиться кошачьего концерта, а то и уголовного суда. Евреи не дремали, как они, впрочем, и вообще не забывают “помогать своему счастью”. Независимо от сего, сохраняя во все времена потаённое собственное правительство, они и много позже войны Помпея в Палестине продолжали рассматривать Иерусалимский храм, как свой международный банк, куда из Италии и провинций свозили награбленное золото.
Пропреторы и проконсулы не осмеливались возражать, хотя, конечно, понимали опасности, угрожающие римскому государству через скопление золота в центральной кассе иудеев. Только один префект Каппадокии Валерий Флакк решил хотя-бы своим евреям запретить вывоз золота. По своему обыкновению, еврейство не осталось “неблагодарным” и, купив тогдашнего Зола по имени Лелия, предъявило Флакку ряд позорнейших обвинений. Согласно иудейскому же патентованному рецепту предполагалось запятнать Флакка такой скверной, чтобы его уже никто отмыть не мог. С этой целью евреи снабдили Лелия ложными свидетелями и фальшивыми документами, а в заключение, собравшись на форуме, принялись чинить столь наглые скандалы и гвалт, что подсудимому, казалось, не было спасения…
Тем не менее, сыны Иуды просчитались: между ними и Флакком стал Цицерон. Упрекая Лелия, что он только из-за еврейских денег пришёл сюда и лишь ради еврейского золота старается, Цицерон говорил ему также: “Тебе
Обращаясь же к суду, оратор воскликнул: “Если когда-нибудь республика встречала необходимость взывать к мудрости и просвещению, к достоинству и прозорливости судей, то о них сегодня, да, именно сегодня, умоляет она…!”
Переходя, наконец, к общей политике евреев, Цицерон в заключительных аккордах речи, где он был таким мастером, указал следующее:
“Ещё когда Иерусалим был независим, а евреи держали себя тихо, и тогда уже священные у них жертвоприношения были отвратительны для блеска нашей державы, величия нашего имени и учреждения наших предков. Насколько же стало это невыносимым теперь, когда подняв против нас оружие, упомянутый народец раскрыл свои понятия о нашем могуществе и когда, благодаря милости бессмертных богов, мы его сокрушили, разогнали и обратили в рабство?!…”
Флакк был оправдан.
Тем не менее, его эпизод показывает, какая участь грозит даже высшему администратору и в мировом государстве, если он осмелится стать евреям поперёк дороги. Не у всякого бывает защитником Цицерон, а дабы не сомневаться в последствиях рассеивания еврейства по римской империи, надлежит иметь в виду, что гибель Рима, как мировой державы, обуславливается, да ещё в весьма не малой степени, именно тлетворным влиянием сынов Иуды на римский дух и его вековые устои.
Много раньше, сознавали это и на себе испытывали сами римляне. Их поэт начала пятого века по Р.X. — Клавдий рутилий Наматиан несколько лет служил в Риме градоначальником и, стало быть, видел евреев
