евреев должны были следовать их собственные вожди?!…”
Параллельно со взглядом Дюринга нельзя не упомянуть и о наделавшей столько шума брошюре Либкнехта. Оба автора — немцы, и оба категорически утверждают, что Дрейфус изменил Франции. Это очень важно по делу, где миллионы людей оказались шутами “всемирного кагала”…
Среди означенных условий вполне естественно, что на Западе уже появились “научные” руководства для фабрикации общественного мнения. Дело Дрейфуса — назидательное тому доказательство. Внимательно ознакомиться с ним — долг государственного человека. В России же необходимо как можно ярче просветить на этом пути и всенародное сознание[81].
Мы не предполагаем, разумеется, переходить к подробностям сказанного “Affaire”, а остановимся только на двух обстоятельствах.
Создавая новую Транс-африканскую империю от Каира до мыса Доброй Надежды и встретив поперёк своей дороги в Фашоде Францию, Англия стала грозить войной, хотя и не серьёзно, а в действительности, быстро произвела другой, но мастерской шахматный ход. Через масонов был поставлен на сцену пересмотр дела Дрейфуса. Раздираемая усобицей, Франция не замедлила покинуть Фашоду. Но евреи и масоны не удовольствовались этим. Дважды осуждённый военными судами за государственную измену, еврей на глазах у всего мира разыграл, тем не менее, свою трагическую оперетку и дождался “дрейфусаровского” же министерства, а в апофеозе, по докладу единоплеменника своего Галифэ, как военного министра был помилован столь заслуженным панамистом, каким является адвокат Ротшильдов и по их же милости президент французской республики Лубэ-Позор (Loubet la Honte)…
Но лишённое стыда еврейство и мысли не допускало ограничиться этим в торжестве своём.
Оскорбив генералов, запятнав армию и унизив Францию, кагал не замедлил потребовать и полной реабилитации предателя. Однако, вопреки усилиям еврейства и соучастию властей, не удалось изобрести того нового обстоятельства, которое, за истечением всех сроков, только и могло хотя бы формально мотивировать вмешательство кассационного суда. Дабы не оборваться на этом, состав суда был заранее подтасован, и, не взирая ни на что, дело внесено было на пересмотр. Требовалось, понятно, решить его здесь же всецело, так как опасность нового обвинительного приговора и в третьем военном суде представлялась очевидной. Между тем, кассировать производство, начиная с предания суду, нельзя было иначе, как удостоверив, что в деянии Дрейфуса нет состава преступления. Факт же государственной измены и само документальное её доказательство в виде проклятого “бордеро” неоспоримо состояли налицо. Значит, ничего не оставалось, как прямо вопреки закону и, строго говоря, без всякого суда оправдать Дрейфуса, хотя и в яко бы кассационном порядке, но исключительно по существу. Так именно, т. е. в явное нарушение текста и разума статьи 445 устава уголовного судопроизводства Франции 14, равно как через совершенное извращение улик, поступил кассационный суд, когда даже совсем без выслушивания представителя со стороны обвинения ибо прокурор, в свою очередь, лишь защищал подсудимого, отменил 12 июля 1906 года со всеми последствиями второй обвинительный приговор о Дрейфусе, постановленный вторым военным судом Ренне 9 сентября 1899 г.
Вследствие такого преступления со стороны кассационного суда изобличённый да и сам сознавшийся, но уже при помиловании восстановленный в майорском чине, еврей-предатель Дрейфус приобрёл, как оправданный право действительно и нагло, срамить французскую армию своим нахождением в её рядах. И что всего печальнее, иудаизированный парламент не замедлил санкционировать столь оскорбительный для национального войска факт. Это не мешает, впрочем, патриотической прессе называть Дрейфуса изменником, попрежнему, как не исключает и торжественного оправдания присяжными заседателями всякого, кто покусился бы на драгоценную жизнь “страдальца”, как это блистательно доказал вердикт, постановленный при всеобщем одобрении в Париже по отношению к негодующему Грэгори, выстрелившему в “мученика Чёртова острова” на пути не менее, чем оправдание Дрейфуса, возмутительного деяния, учинённого правительством, раболепствующим пред евреями, когда под защитой тех же войск от ярости народной оно переносило труп отъявленного порнографа и дрейфусовского апологета Золя в национальное святилище Пантеон.
Всесветная агитация евреев против двойного обвинительного приговора Дрейфусу его сослуживцев, офицеров многострадальной французской армии, — факт беспримерный в истории судебных учреждений. Агитация эта у всех на памяти, и достаточно говорит сама о себе. Поэтому, лишь ссылаясь в данный момент на неё, мы обращаемся её начальному периоду в 1895 году. Самовластие кагала и тогда уже ни для кого не составляло тайны.
Всякий возвышенный и ясновидящий ум сознаёт, какое важное место в жизни народов занимают религиозные идеи и чувства. Отсюда, с какой бы яростью не вырабатывалась в нём уверенность, что “политика во все времена лишь сохраняла злоупотребления, на которые жаловалось правосудие”, государственный человек не может не отдавать себе отчёта в том влиянии, которое оказывают причины нравственные. По мере же того, как дряхлеет наш скептический век, всё становится осязательнее та доля участия религиозных проблем, которую приходится испытывать во всех вопросах жизни, равно как и та степень воздействия, которой эти проблемы отражаются в мировой политике. Отсюда становится ясным, почему в своём стремлении поработить гоев, иудаизм признаёт основной своей задачей декомпозицию христианства. Но важность проблемы требует и безошибочности мероприятий кагала. Таким образом, раньше, чем перейти к резолютивной цели, сынам Иуды надлежало обезоружить Францию, т. е. подорвать нравственное значение армии и дискредитировать достоинство её вождей, а в частности, разрушить те средства, которыми она могла бы защищать тайны своей организации от иностранного шпионства, уже причинившего французскому народу горестные испытания 1870—1 годов и ещё более опасного в будущем. Точность и универсальность кагальных расчётов не замедлила подтвердиться чрез еврейско-японский шпионаж в 1904—1905 годах на маньчжурской сцене, как и вообще над судьбами России. Именно этом направлении следует приглядываться к замыслам “Дрейфусиады”. И здесь прежде всего надо искать ключ к их разгадке. Понятно, что, ударив в самый центр иудейского предательства, Дэни должен был встретить бешенный отпор не только потому, что завёл речь об ожидовлении французского правительства, но и особенно в виду приурочения данного к процессу “страдальца” с Чёртова острова.
Против Дэни, как и следовало ожидать, выступили шаббесгой-социалист Руаннэ и генеральный штаб кагала в лице фанатического еврея Накэ.
Затем, чего и следовало, впрочем, ожидать, запрос не имел успеха. Впрочем, помимо гнева разоблачённых этим шаббесгоев и “самообороны” заседающих в парламенте евреев, причины неудачи Дэни заключались в его незнакомстве как с тем, что иудеи аргументируют софизмами формальной логики, так и в его неведении каббалистической тактики. С другой стороны, когда сухой разум встречается с материалом, где данные переменны, а количество их неизвестно, то отказывается от математического решения. Тогда для постижения всего их объёма наш дух возвышается до особого состояния — наития, убеждения совести, провидения. Великие мысли идут от сердца, а не от ума. Сердце — вещун. Этим, а не иным путём создаются вердикты присяжных заседателей и разрешаются важнейшие государственные проблемы. Gouverner s'est prevoir.
Сознавая это не хуже нас, сыны Иуды никогда не принимают, однако, вызова на указанной почве. Являясь оппонентом, член “избранного народа” прежде всего норовит переманить своего противника на формальную территорию и не допустить суждения по совокупности фактов, а затем при первом удобном случае переводит спор на иные рельсы либо на другую строну, скрадывая его существо и говоря лишь о том, что сюда вовсе не относится и о чём его не спрашивают. Развлекаясь же погоней за увертывающимся евреем, неопытный противник оказывается в положении нелепом. С одной стороны, еврей вытаскивает у него аргумент за аргументом в виду яко бы недостаточности или непригодности каждого из них порознь, а с другой стороны, настигает его именно там, где подстерегал и уже здесь как раз, наносит ему coup de grece.
Дени попался Альфреду Накэ этим способом. А так как еврей, вдобавок, рассуждает единственно ad hominem, а не ad rem, иначе говоря, не спорит, стараясь оклеветать, то и Накэ, а за ним и весь кагал, запутав неосторожного Дэни, сделал вид, будто победа одержана по самой сущности проблемы.
Отсюда понятно, как трудна борьба по еврейскому вопросу. Мало изучить предмет и недостаточно
