Международное тайное правительство

же, вполне освободившиеся от стыда, отважные евреи кормятся шантажом.

“Один издатель большой газеты, — рассказывает Дрюмон, — из почётной фамилии, блестящий собеседник и умница радушно принимаемый в салонах, любил иногда в кругу приятелей поболтать о своём житье-бытье. Есть две системы, — говорил он, — реклама и шантаж. С своей стороны, я считаю унизительным и постыдным злоупотреблять доверием публики посредством лживых реклам и разорять отца семьи, полагающегося на то, что я пишу. Что же касается шантажа, то он совсем не внушает мне такого отвращения. Я нахожу вполне естественным заставлять пиратов делиться со мной их призами”.

И наш герой поступает, как говорит. Это именно он (редактор “Temps” — Гебрар) оборудовал дельце, ставшее притчей во языцех. Он сорвал с “Панамы” 160.000 франков, так сказать, одним махом…

“Евреи, — продолжает Дрюмон, — завели у нас нравы бедуинов, и если вы хотите уразуметь положение нынешней прессы, то необходимо вообразить себе ряд сцен, которые могли бы составить изрядную пантомиму для театра “Chat Noir”.

Благодаря лживой рекламе, вовлекшей ротозеев в западню, биржевик, учиняя баранту, “перехватил у своих ближних малую толику барашков”. И вот он идёт в путь-дорогу со своей добычей, однако же, не без оглядки, так как ему предстоит ещё миновать теснины Атласа, то бишь, линию блестящих бульваров (где, главным образом, помещаются в Париже редакции газет, в большинстве, разумеется, еврейских). Здесь он и даёт выкуп…

И так реклама предшествует, а шантаж следует за счастливым финансистом.

Но и сами банкиры не дремлют. Особая, прирученная, биржевая пресса трубит им хвалу, заранее провозглашая победу. Другие газеты, “псковичи”, сгоняют на бойню дичь, наконец третьи, друзья Haute Banque, “подмадеривают” предприятие и рекомендуют своим клиентам не прозевать подписки…

А он — дирижёр трагикомедии, капельмейстер спектакля что делает, где пребывает?! Поспевая всюду, он управляет манёврами; с решимостью главнокомандующего, обнимает весь ход операций и поспевает всюду, обо всём заботится, один словом, его деятельность затмевает на время всё вокруг…

9. Картина пустозвонства и всезнайства, во всяком случае, изменяется, когда речь заходит о наживе сынов Иуды за счёт легковерия гоев.

Здесь мы уже встречаемся с художественным творчеством кагала. Здесь раскрывается в особенности тот факт, что когда правоверный талмудист мошенничает “не за страх, а за совесть”, он тратит столько же любви, как и птица, вьющая гнездо. Здесь наблюдается воочию трогательное единство всех трёх разновидностей “вечного жида”.

Что же касается существа “операций”, то, будучи рассчитываемы на ограблении масс и, тем не менее, являясь для уголовного суда недосягаемыми, они служат образами ненаказуемого мошенничества точно так же, как безнаказанной остаётся направляемая к деморализации тех же масс чрез отраву их духа, кагальная либо шаббесгойская печать, пособничество которой на указанной территории необходимо. Наряду с неизменностью существа пребывают, в свою очередь, тождественными способы и приёмы, разве слегка интонируемые по отношению к обыденной публике, с одной стороны, и народам либо правительствам, с другой.

Пример Франции ясно показывает, что чрезмерная задолженность государства влечёт его под власть евреев, а в частности, больших банкиров Израиля (Haute Banque), владык денежного рынка. Правители и политические лидеры вынуждены считаться с ними. Государственный долг стал в наши дни одним из важнейших факторов политики, а биржевая знать считает себя вправе говорить на равной ноге с каким бы то ни было правительством. Если владыки биржи ещё не диктуют своих законов стране, то они тем паче не принимают велений от неё. Малейшая же размолвка сделала бы их опасными. В несколько дней, например, понижение ренты предупредило бы правительство о необходимости вернуться к “исполнению долга”. И едва ли потребовался бы второй урок, так как и сама публика не замедлила бы пристать к банкирам.

Успех бывает тем более блестящим, чем шире иудейские финансисты двигают в дело свои международные ресурсы. Много воды утечёт, пока люди поймут, что в Гобартстоуне (на Вандименовой земле) и в Архангельске, на островах Тристан д'Акунья и в Москве, в Берлине и в порте Елизабет (Бердичев на юге Африки) кричит через газеты, хотя и на разных языках, но один и тот же еврей, как и вообще говоря, нет двух либо нескольких или многих евреев, а существует именно и только один еврей, но лишь отпечатанный в миллионах экземпляров. Вот почему теперь так удачно, без промаха охотятся биржевые удавы и акулы во многих странах попеременно. Большая, рассчитанная на сенсацию, передовая статья венской газеты и такая сокрушительная телеграмма из Лондона, которая сводит с ума биржу в Париже находятся в столь же неразрывной связи, как и всевозможные другие иудейские проделки, неизменно концентрируемые в одну точку, под гнётом которых обманутый и задавленный общественный разум уже не в силах противиться, и сам сдаётся в плен. Правда, банкир-победоносец, как “добрый хозяин”, сам окажет “милость” и выпустит пленника на свободу, но, конечно, взыскав свои “убытки”.

Никак ведь отрицать нельзя, что где на первом плане евреи, там и наибольшая испорченность. Это основной факт всякой истории и любой географии. Разумеется, можно было бы спросить себя, каким же образом и в духовной и в материальной жизни всё это может так долго продолжаться, а нередко и торжествовать? Но среди лжи и предательства, как учит и область естественной истории, в борьбе за существование почти всегда одерживают верх более крупные, злостные и дерзновенные плутни. Да и на земном шаре дело неизменно обстояло так, словно сам дьявол сеял негодные, ядовитые травы. Причём, если их не пропалывать вовремя, они повсюду распространяются быстрее полезных…

10. “Как только эмансипация была добыта, — свидетельствует Марр, — инстинкт предписывал упрочить и укрепить её. Это могло быть сделано только путём газет и митингов. По обоим направлениям жидовство хлынуло, как бурный поток. Оно сразу показало себя свободным от всяких предрассудков. Евреи доходили до саркастической над самими собой иронии, но не разрешали этого гоям… Забирая в свои руки печать, иудаизм постепенно закрепощал и людей мысли. Ежедневная пресса не замедлила сосредоточиться в руках евреев, а они сделали из неё предмет спекуляции и промышленности. Еврейский же индустриализм этого рода превратился в самый тривиальный из сортов торговли. Спекулируя на страсти толпы к сплетням и скандалу, сыны иуды нашли многочисленную публику уже “препарированной” к ожидовлению. Почва была подготовляема целыми веками еврейского реализма. Таким образом, жидовство стало диктовать общественному мнению христиан. Никакой взгляд, отличный от жидовского, не находил места в печати. Мы можем глумиться над папой либо острить вовсю над протестантизмом, как и над собственным правительством, но одного термина “пейсы” довольно, чтобы обвинить нас, немцев, в религиозной ненависти… Когда, с позволения сказать, разразилась “культурная борьба” (Kulturcampf), еврейство ещё в 1848 г. отрешившее германский народ от печати, не только вмешалось в нашу конфессиональную распрю, но забрало её в плен целиком. Ушатами выливались еврейские помои на улътрамонтан. Тем не менее, кагал запрещал даже враждебные католикам статьи, коль скоро они затрагивали сынов Иуды…”

“В награду за равноправность, дарованную нами еврейству, — в свою очередь, заметил при всеобщем одобрении с парламентской трибуны известный депутат Рейхеншпергер, — мы, германцы, встретили лютую вражду и преследование со стороны тех же евреев. Иудейская печать во всех сферах превзошла всякую меру оскорблений, нанося их нам с адским цинизмом и преднамеренно сосредоточивая против наших священнейших чувств и интересов”.

Но дело обстоит так, без сомнения, не в одной Германии.

Параллельно с изложенным, кампания немецко-иудейской печати на погибель Франции в ужасающий год (1870), “annee terrible” — второй бесподобный пример.

Какой ураган презрения, диких сплетен и всякой скверны был изрыгаем кагалом по заказу Германии?… Кто нарисует картину горя, издевательств и оскорблений, нанесённых пресмыкающейся гадиной? Кто опишет весь смрад биржевой клеветы?!…

11. Действительно, величайшей, быть может, неправдой на памяти истории представляется монополия в обработке еврейством прессы. Открыв колоссальные фабрики по производству общественного мнения, сыны Иуды нагло перевернули понятия людей вверх дном. Истину они выдают за ложь и провозглашают ложь истиной. Принуждая своих противников стать немыми, они либо гробовым молчанием окружают опаснейших из своих супостатов, либо свирепо и бесчестно затравливают их.

Завладев телеграфными агентствами и конторами объявлений, евреи повелевают круговоротом как