Международное тайное правительство

английского правительства, которому их, по случаю же, продал Маймун. Этот удачный гешефт внушил ему мысль “помогать своему счастью” и дальше. Не даром говорят, что аппетит приходит во время еды. Сообразно с этим, Айзик Маймун среди увеселительной поездки своей по чужим карманам превратился, что нам уже известно, в Бернарда Мэмона, но в апофеозе странствований из земли Халдейской к богатствам нового Ханаана, Франции, учинился виновным в “посрамлении Имени”, так как попреки трогательным симпатиям единоплеменников, был пойман на покупке чиновника министерства иностранных дел в Париже, где, очевидно, по заказу нового “Карфагена” избрал специальное оптовое, в свою очередь, расхищение важных государственных тайн, преимущественно касающихся постройки Багдадской железной дороги и Потсдамского свидания… Впрочем, и оказавшись в остроге, названный талмид-хахам никак не должен сокрушаться, если заслуги его перед Израилем достаточны. Ведь объявлен же невинным страдальцем Дрейфус, а изобличённый в мошенничестве почти на миллион франков другой Барцелонский мученик Ицка Ферреро не даёт покоя Испании и после своей казни. Напрасно отверг тамошний парламент домогательство шаббесгоев о пересмотре дела Феррера. Революционная агитация продолжается сугубо, по соседству, иудео-масоны уже открыто грабят Португалию. Да и в самой Франции разве палата депутатов не пыталась равным образом безуспешно затушить дрейфусаровский пожар прежде, чем он успел разгореться на весь мир?!… Значит, Берке Маймуну горевать нечего. Разве не соплеменник он великому революционеру Маймониду?… А между тем, “свет Запада” и “слава Востока”, “второй Моисей”, “Орёл” среди первоучителей еврейства знаменитый и недосягаемый авторитет священной синагоги, гаон и рабби Моше бен Маймонид сам в течении полутора лет, исповедывал магометанство, так как, будучи придворным врачом султана Саладина в Египте, не мог устраивать своих ганделей иначе… Да и не сказано ли в “святом” талмуде (трактат Бетца, 25 а): “три существа не знают стыда — Израиль среди народов, собака между четвероногими и петух в среде птиц”?…

Мы, со своей стороны, заметим, что сыны Иуды различают два рода обращения в христианство: “мумер легакхиз” именуются крестившиеся из злобы к еврейству и преследуются им с крайним ожесточением, без всякой пощады; напротив, “мумер летиэвун” называются те, которые приняли христианство по “увлечению”, т. е. из корыстных или иных личных видов либо даже в интересах и по приказу самого же кагала. Эти признаются излюбленными соглядатаями Израиля в лагере гоев, не переставая, конечно, быть доподлинными евреями.

Если хочешь иметь врага, заведи себе друга, он уже будет знать, когда и как тебя ударить… Крещёные иудеи — лучший образец подобной дружбы.

Оппонируя непочтительному к сынам Иуды Рихарду Вагнеру (см. его “Das Judenthum in der Musik”), один из них, некий Эттингер[95], покаялся: “пишущий эти строки обязан заявить, прежде всего, что, будучи иудеем от рождения, он сделался христианином-католиком только впоследствии и единственно для того, чтобы иметь право уже с безопасностью оставаться евреем”.

“Если бы законы дозволяли кражу серебренных ложек, уверяю тебя, я никогда бы не крестился”… Писал в свою очередь Гейне Фуне Мозеру.

“Le clericalisme, voila Gennetti”, — проповедовал “народный трибун”, еврей гамбетта, умалчивая, разумеется, о том, что у всего христианского клира, денег меньше, чем у одного Блейхредера либо Ротшильда… И сыны Иуды на обоих полушариях не замедлили подхватить этот кличь. С другой стороны, в эпоху смешно затеянного и Каноссою законченного Culturkamf, Бисмарк не придумал ничего умнее, как назначить министром народного просвещения еврея Фалька. Отчего же было кагалу не позабавиться и над “железным канцлером”, когда он сам пожелал стать шутом “избранного” народа?!… И вот Фальк принялся науськивать лютеран на католиков, по жидовски, конечно, т. е. издеваясь над обеими сторонами. Период Culturkamf в Германии, как и эпопея удаления христианских эмблем из народных училищ либо изгнания сестёр милосердия из больниц во Франции, доказали воочию, что если травля религии христиан — весёленькая забава для еврейской прессы, то осмеивание в картинках и эстампах, в скульптуре и комедии духовенства гоев — самый восхитительный для сынов Иуды гешефт.

“Да и самому папе римскому, — уверяет всемирный кагал, — приятнее доверяющие ему (т. е. открывающие кредит), чем в его святость верующие!…”

Дело дошло, наконец, до такой прелести, что еврейская “серьёзная” печать стала упрекать жидовские карикатурные листки “Ulk” в Вене и “Wespen” в Берлине уже за то, что они осмеивают не только священное, а и не священное. Лейб-орган кагала Berliner Tageblatt “в минуту раскаяния” решился даже приобрести редакционные чётки… Наряду с ним, имея от Бисмарка поручение терзать католиков, еврейство не замедлило истолковать задачу “распространительно”. Выходящая под редакцией еврея Ульштейна “Berliner Zeitung”, ради потехи над евангелическо-протестантским синодом требовала, чтобы “непременно дезинфицировали место его собраний от распространяемого попами запаха святости…”

Впрочем, для глумления над христианством, евреям не нужно и Culturkamf. Вся талмудическая литература тому порукой.

При удобном случае еврейское издевательство достигает “художества” во истину гомерического, как показывает, например, дело Ясногорского (Ченстоховского) монастыря, где Дамазий Мацох и К° расцвели столь пышно при талмудическом покровительстве приора из жидов Хацкеля Реймана…

В изложенном нет, однако, ничего удивительного. Не на счастье же иноплеменников выработали раввины своё исходное положение: “Гуфо муфар кол шехен мамома!” т. е. “жизнь (чужеродца) в твоих руках (о, иудей!), — колъми же паче его собственность?! …”[96]

“Мы — природные иудеи, natu, потому что мы рождены иудеями”, — поясняет такой “Правительственный Вестник” всемирного кагала, как “Archires Jsraelites”. “Дитя израильских родителей принадлежит Израилю, и уже самый факт рождения даёт ему права и возлагает на него все обязанности израильтян. Отнюдь не в силу обрезания становимся мы евреями, нет! Обрезание не имеет ничего общего с христианским крещением. Не потому мы дети Израиля, что обрезаны, а мы потому обрезаны, что — израильтяне. Приобретая достоинство Израиля путём рождения, мы никогда не можем утратить или устранить его. Даже израильтянин, отрекшийся от своей религии, даже тот, кто позволяет себя окрестить, не перестаёт быть сыном Израиля, и все его обязанности, как члена избранного народа, лежат на нём, — без всякой отмены”.

Вполне согласно с таким положением вопроса свидетельствует и Шопенгауэр:

“Отечество еврея — все остальные евреи. Отсюда явствует, до какой степени нелепо желание открывать им доступ к участию в правительстве или какой-либо государственной службе. Их религия, с места слившаяся воедино с их же государством, никак не является здесь главным делом. Она скорее представляет лишь связующий их узел, point de ralliement, и флаг, по которому они распознают друг друга. Это замечается и в том, что даже крестившийся еврей отнюдь не навлекает на себя, как все вероотступники, ненависти и гнушателъства прочих, а остаётся обыкновенно, за исключением разве изуверов, их другом и товарищем, не переставая смотреть на них, как на своих истинных земляков. Даже при совершении уставных торжественных молений, для чего требуется участие по крайней мере десяти евреев, заменить недостающего крещёный еврей может, а другие христиане, очевидно, нет. То же относится и к остальным религиозным действиям. И это ещё ярче выступило бы наружу, если бы, например, крестились, mirabile dictu, все евреи, или, наоборот, если бы христианство когда-нибудь совершенно пришло в упадок и прекратилось. Потому что и тогда евреи не переставали бы держаться отдельно и сами по себе.

Еврей, у которого заведомо есть свой, исключительно для него существующий Бог, мозолит нам в обыденной жизни глаза своей деланной, показной внешностью; но к какой бы из европейских национальностей ни принадлежали мы, эта внешность всегда заключает в себе нечто отвратительное и неизлечимо чуждое”…

В гармонии с отзывом Шопенгауэра, спрашивает и Гёте:

“Что я могу сказать о таком народе, который из всех других судеб усвоил лишь благодать вечного бродяжничания и который ставит себе задачей перехитрить тех, кто остаётся на месте, и покинуть всякого, кто рискнёт отправиться по одной с ним дороге? Вот почему мы не в силах терпеть евреев в нашей среде, ибо каким образом мы могли бы допустить их к участию в высшей культуре, когда они отрицают её