курсом строго на западо-заход.
– Кстати, и водички дай, если есть, – стряхнув с себя последние признаки агрессии, обратился к заложнику Полисей. Увидев, как дрожит от страха «Рахмут», королевич попытался взбодрить его. – Эй! Да не убивайся ты так! Доставишь меня в нужное место, верну судно и разрешу убираться восвояси.
– Нэт! Тока не эта! – бухнулся заложник своего слабого языкознания на колени перед Полисеем. – Нэ убиву, Вайся, мэня! Нэ свэрнуй мине шей и не разреживай мэня, Вась, по пояси!
Поняв, что «Рахмут» толком ничего так и не понял, королевич не стал того ободрять (пускай, если на то пошло, боится, сговорчивее будет) и ещё раз повторил просьбу насчёт воды.
– Сэйчас, боходор, сэйчас, – услужливо поклонился «тюрбан» и, не вставая с колен, отполз в угол корзины, где у него лежали скрытые под хламом припасы. – Вот табе вада! – протянул он Полисею коржун с прохладной жидкостью и показал пантомиму «пьющего мальчика». – На, певай вада, многа-многа.
Искалибур недовольно заржал и потянулся копытом к воде.
– После меня, Искалибур! – прикрикнул на лошадь Полисей, принял сосуд, откупорил его и, сделав несколько глотков, обернулся к заложнику. – Слышь, привкус какой-то у неё странный и оскома на зубах. Она не протухла у тебя здесь?
– Нэт, пий, пий, боходор, на здороввя! – расплылся в подозрительной ухмылке «Рахмут», но королевич обратил на ухмылку ровно ноль внимания и вновь приложился к коржуну.
– В самом деле, не пойму, – сказал в очередной раз, оторвавшись от «горла» королевич. – Я как тот вежливый лось в притче «пью, пью, а мне всё хуже и хуже». Даже голова закружилась, как от виски.
– Правюлно! – уже в полный голос засмеялся «Рахмут». – Эта жи вада из мётрвого мория! Иё пить не карашо, иё ранка заживлять нада. Ти типерь умирёша, боходор!
Почувствовав моментальное ухудшение самочувствия и сопоставив его с труднопонимаемой речью «Рахмута», королевич пришёл в ярость и, вновь оголив свой меч, принялся из самых уже наипоследнейших сил гоняться за заложником по корзине.
Догадавшись, что в виду последних событий он может и не пережить рыцаря, «тюрбан», едва увернувшись от меча боходора, решил по собственной воле покинуть воздушное судно (а не в качестве метательного снаряда, взбесившегося палавана) и храбро выпрыгнул из корзины на полном ходу с огромной высоты.
Крикнув: «Питясот адын!», он дёрнул за кольцо на тюрбане. Обмотанное вокруг головы полотнище развернулось в пускай и примитивный, а парашют.
Ловко управляясь с «парашютом», «Рахмут» начал парить в воздухе, медленно опускаясь на землю, а королевич, прокричав ему в след массу многоэтажных неологизмов, замертво повалился на пол корзины.
Одинокий боевой конь Искалибур, обнюхав безвременно усопшего хозяина, с горя протяжно заржал, а потом, откинув в сторону всякие стереотипы и предрассудки, ещё и завыл на белое солнце пустыни.
Воздушный же шар, теперича никем не управляемый, помчался по воле ветра курсом не на «западо- заход», а совсем даже в другую сторону.
Сойдя на берег с весьма потрёпанного дракара с нелепым названием «ОБЕД», мореходы, первым делом, по привычке огляделись и увидели следующую картину: пред ними раскинулась пустынная, словно обильно припорошенная перхотью голова академика любых наук, снежная равнина вечно холодной Аркфрики.
– При-при-припёрлись! – выдохнул Сероволк, изумлённо разглядывая царство вечного снега, льда и мерзлоты, хотя ничего они ещё и не «припёрлись» (им переть-то ещё от заката до рассвета, а северные, пускай и «белые» ночи, не в пример юго-восточным ночам, длинные как шея аркфриканского пингвиуса).
Постояли богатыри, потоптались на месте, собираясь с духом, и так как на этой стороне великого моря не было ни стражников, ни шлагбаумов, оглянувшись напоследок на вмерзающий в лёд дракар, они решительно вступили в белое хрустящее безмолвие вечности.
На третий день путешествия богатырской троицы по заснеженным пустыням Аркфрики герои-богатыри продолжали упрямо двигаться в направлении своей цели. Стоял бодрящий мороз и мела пурга, уменьшая дальность прямой видимости метров где-то до восьмидесяти пяти-девяносто семи, но, несмотря ни на что, они шли вперёд.
– Мы в этой пурге, как ёжики в тумане, – сказал цыган, уверенно загребая по снежным барханам.
– В этой стерильной «морозилке» и глазу зацепиться не за что, – добавил Царевич и почти сразу «зацепил» что-то глазом. – Хотя вон там, слева по курсу, чернеет что-то одиноко.
– Похоже на парус! – приложив руку ко лбу, рассмотрел более зоркий Сероволк колышущееся на ветру полотнище.
– Странно! Откуда здесь парус? – тоже разглядел на белом фоне отчётливо видный большой кусок материи Царевич.
– Тайну откроет шарлотка, – произнёс бессмысленную хипплиерскую присказку Василевс Премудрый. – Пойдёмте, посмотрим, что это за парусник.
Смело направившись к находке, колдун увлёк за собой и товарищей.
– Это что за ерундовина? – обойдя вокруг непонятного сферического «паруса», наполовину надутого ветром, цыган остановился возле спутников.
– Это воздушный шар! – объяснил Премудрый. – Воздухоплавательное средство передвижения. Работает по экзотерическим законам физики. Принцип работы гениально прост: пар или тёплый воздух из аппарата в грузопассажирской гондоле поступает в шар, отчего конструкция поднимается вверх. Рулевой пропеллер ручного либо ножного привода позволяет управлять полётом. Интересно, как он здесь очутился и кто его сюда перегнал?
– Чего гадать, давайте найдём гондолу и тогда, может быть, узнаем что-то более конкретное, – предложил Иван Царевич и первым ухватился за полотнище шара.
Втроём с присоединившимися к нему подельниками они в два счёта оттащили плотную материю в сторону и обнаружили вместительную перевёрнутую корзину, до половины занесённую снегом.
– В такой гондоле можно по нескольку лошадей за раз перевозить, – переворачивая с товарищами корзину, в своём конокрадском репертуаре подивился её размерами цыган. – Ни фига себе! – опять удивился он, когда уже поставили гондолу на бок. – Здесь уже есть целая лошадь и под ней ещё какой-то замороженный чувак распластался.
– Вот вам и воздухоплаватели, – абсолютно точно определил последних обитателей корзины Василевс. – Что может быть страшнее, чем безвестная смерть среди айсбергов.
Менее сентиментальный Сероволк деловито огляделся, упёрся в окоченевший труп коня и, поднапрягшись, вытащил из-под него человека.
– Ох, ты! Это, оказывается, ещё и сарацин! – перевернул цыган мертвеца на спину. – Занесло же!
– Да нет, посмотри на черты лица, он не сарацин, скорее, он евландеец, просто долго пробыл в жарких широтах, – распознал Василевс в загорелой физиономии трупа его расовую принадлежность.
– Там на папины деньги он гулял, веселился бездумно, – пропел цыган, перевернув человека на живот, чтобы расстегнуть блестящую кирасу с надписью «Убил дракона – сохранил деревню».
– Яша! – скривился Царевич, разгадав мародёрские намерения цыгана.
– А что Яша! Он труп, ему всё по барабану, а мне «броник» ещё пригодится, – ответил Сероволк.
– Ничего, ничего, надевай и носи на здоровье, – посоветовал колдун. – Только, смею предупредить, дурная это примета, с мертвеца причиндалы донашивать. Такая амуниция беду навлечёт, как пить дать, навлечёт.
После такого напоминания Яков решительно отказался от кирасы, но не преминул профессионально обшарить карманы мертвеца и выудил на белый свет потрёпанную колоду карт.
– Гляньте, братва, «сарацин» ещё и картёжник! – развернул цыган веером колоду, в которой все «картинки», за исключением трёх валетов, сильно смахивающих на богатырскую троицу, были перечёркнуты красной чертой, и никто не придал этому факту значения. – Такое впечатление, что они ему для каких-то других игр нужны. Может, в «дурака» перекинемся?
– Хватит ёрничать, Яша, при мертвецах. Ладно, человека в расчёт не берёшь, над прахом лошади хоть бы не глумился, – пристыдил Премудрый цыгана.
