сне. Отдых, ненавистный отдых, дань утомлению от жизни…

Как могла прийти ко мне эта глупая идея — воплотиться! Так нелепо обременить себя! Ради нескольких всплесков преходящего наслаждения я подвергал себя голоду, зною, жажде, боли, холоду, уколам, ожогам, всей этой человеческой жизни, этим телесным мучениям…

О чем же мог бы я сожалеть? О вечернем аромате цветов в садовой беседке? О лиловом небе в час заката? О женских бедрах, о сочном мандарине, о кошачьих глазах с золотой искрой?.. Лишь некоторые составные части вселенной прекрасны; в целом же она нестерпимо скучна.

И обходиться без времени, которое то стоит на месте, то идет и которое, проходя, бьет меня, причиняет боль, совершает надо мною насилие. Время принадлежит предметам; уничтожая предметы, я уничтожу время.

Избавиться от всех моих ограничений. Покончено с пространством, покончено со временем! Покончено с телом! Один… беспредельный… безотносительный… абсолютный, наконец… И жизнь — ровная, вечная…

Ничто.

Ничто, кроме меня.

А я вовсе не ничто.

Нет, нет, я не ничто.

Гаспар резко поднялся с постели.

А если?…

Нет, нет, это слишком глупо…

А если все-таки…

Эта мысль упрямо и колюче угнездилась в нем.

А если и он исчезнет вместе с миром?

Гаспар принужденно рассмеялся; смех прозвучал слишком громко. Тогда он отчетливо, чеканя слова, произнес: «Творец не умирает вместе со своим Творением, он над ним, вне его, он трансцендентен».

Холодная капля скатилась ему за ворот.

Трансцендентен! Ведь я-то существую вне того, что ощущаю, или того, что творю. Я — это я, цельный, объемный; я — это нечто.

Дрожь пробежала по его спине.

Взор, который ничего не видит, остается ли по-прежнему взором? Ничего не сознавать или сознавать ничто — значит ли это все-таки сознавать? Или же сознание ничего перестает быть вообще каким-либо сознанием?

Горячка. Озноб.

Да нет же! Я останусь собою, сознанием самого себя. И я буду говорить с собою!

Говорить?

Но говорить тоже станет невозможно. Слова, вместе со звуками, будут упразднены с исчезновением мира. Настанет безмолвие.

Гаспар поднес руку к сердцу, которое колотилось слишком часто, словно во власти руки было замедлить его биение. Безмолвие… А ведь он привык к слову, к языку, к этой французской речи, беглой и четкой, как дробь воробьиных лапок по водосточному желобу.

Нет, он не должен ни о чем сожалеть. Сама речь есть извращение. Людское безумие настолько спутало мне мысли, что я сам стал говорить с собой, как с кем-то другим. Говорить с самим собою! Словно с чужим! Как будто я нуждался в словесных оборотах и фразах, чтобы понять самого себя…

Гаспар вздохнул и вновь прилег на постель, пытаясь расслабиться. Больше никаких слов, никаких историй… Долгое снежное безмолвие…

А что если вечность скучна?

Полноте! Скучно бывает только во времени. Вне времени я буду спасен, я буду упиваться негой бытия. Без тела, без всех прочих, без слов. Я буду вечен. Чистый дух. Прозрачнейшая чистота как таковая.

Гаспар сделал первый глоток.

Я буду совсем как ничто, но я буду всем. Пространство для меня темница, время — скорбь, я больше не желаю их, я освобождаюсь от них. Я свободен. Я — необходимость.

Он вздрогнул. А если у него останутся воспоминания? Если убийство мира не помешает видеть его во снах, точнее сказать, в кошмарах? Оказаться пленником собственной памяти на целую вечность…

Чтобы успокоиться, Гаспар допил содержимое флакона.

Право же, такое невозможно. Я убью ощутимый мир, это значит, что я убью все образы, все звуки, все запахи, все лица. Не останется больше ни единого. А видеть сны — значит все еще быть погруженным в ощутимое. В вечности не будет снов.

Он слизнул последние капли с горлышка флакона и растянулся на постели во весь рост.

Подушка показалась ему жестковатой, он попытался устроиться поудобнее и постепенно перестал о чем-либо думать.

Через несколько минут Бог почил своим последним сном, унося в небытие мир, который ему никогда не следовало оттуда извлекать.

Кажется, рассвело. Слабый свет лег на мой письменный стол. Часы пробили пять, — пять ударов, гробовых, одиноких. Мир еще представлял собою цельную глыбу безмолвия.

Я сварил себе кофе. Изнеможение, которое следует за актом творчества, навалилось мне на плечи; я был слишком утомлен, чтобы писать дальше, и слишком возбужден, чтобы вообще ничего не делать. Я принялся переписывать свой текст фиолетовыми чернилами.

К семи часам рукопись была готова, чернила высохли. Я распахнул окно: бледный, несмелый день жался к серым стенам Парижа; там, внизу, начиналась жизнь. Я спустился по лестнице и вышел на улицу.

Мне навстречу попался мальчишка; я посулил ему монету, если он отнесет пакет с рукописью по адресу Старика; в пакет я вложил записку, где объявлял, что зайду завтра после обеда. Довольный выгодной сделкой и стремясь доказать, что я не ошибся в выборе, мальчишка только натянул поглубже свою кепку и припустил во всю прыть.

Я вернулся домой и лег спать.

Кажется, я проспал больше суток. Проснулся я всего за несколько часов до встречи со Стариком. Едва придя в себя, я с величайшим трудом смог отыскать чистую сорочку и черствую горбушку. Я перешагивал через груды книг, бумаг, одежды и мусора, захламлявшие коридор. Захлопнув дверь, я принял решение завтра же выбросить все это вон или переехать на другую квартиру.

Вновь оказавшись перед унылым зданием, я вошел в темный холл и поднялся на четвертый этаж. Квартира 202. На этот раз дверь оказалась закрыта. Я позвонил.

Ответа не последовало.

Я позвонил опять.

«Квартира большая», — подумал я.

Никакого ответа.

Я звонил снова и снова. Потом постучал. Потом забарабанил в дверь изо всех сил, на случай если Старик глуховат.

Никого.

Охваченный паникой, я бросился вниз на поиски консьержки, или сторожа, или соседа, кого-нибудь, у кого мог бы оказаться запасной ключ, но тщетно. Дом был пустынен. Мне попадались лишь безлюдные коридоры и запертые двери. Ни одной живой души.

Я был в отчаянии, убежденный, что Старик умер. Я вновь поднялся к нему, полный решимости высадить дверь, однако едва я взялся за ручку, как она тотчас поддалась, очень мягко, словно желая меня успокоить.

Теперь здесь было светло, стены сияли ослепительной белизной. Квартира была именно такой, какою

Вы читаете Секта эгоистов
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату