– Да нет, – сказал Крейг.
– Когда я выписывался из больницы, – продолжал Пэтти, вытирая мокрую от «мартини» бороду тыльной стороной ладони, – то решил наконец сделать Энн предложение. Ничто нашей женитьбе уже не мешало. Только она… – В голосе Пэтти послышалась горечь. – Что она имеет против Сан-Бернардино, мистер Крейг? Она вам говорила?
– Насколько помню, нет.
– Доказательство своей любви она мне представила, – воинственным тоном сказал Пэтти – Самое убедительное доказательство, на какое способна девушка. И всего лишь вчера.
– Да, что-то она мне на этот счет говорила, – сказал Крейг, хотя сообщение Пэтти насчет вчерашнего дня его удивило. Неприятно удивило. «Самое убедительное доказательство». А какое доказательство он представил вчера в Мейраге? Этот парень все еще пользуется лексиконом викторианской эпохи. Даже трогательно. А вот Энн, когда высказывалась на эту тему, не очень-то тщательно выбирала слова.
– Я должен вернуться в Сан-Бернардино, – сказал Пэтти. – Я ведь единственный сын в семье. У меня четыре сестры. Младше меня. Мой отец всю жизнь создавал свое дело. Он один из самых уважаемых людей в городе. А теперь я должен ему сказать: «Все, что ты делал, – ни к чему», так, что ли?
– Я считаю, что ты рассуждаешь здраво, – сказал Крейг.
– А вот Энн не считает, – печально сказал Пэтти. Он уже допил свой «мартини», и Крейг заказал еще. Как избавиться от этого парня? Если верно, что музыка – пища для любви, то Пэтти – это школьный духовой оркестр, играющий школьный гимн в перерыве между первым и вторым таймом. Крейг невольно усмехнулся: смешное сравнение!
– По-вашему, я дурачок, мистер Крейг? – сказал Пэтти, заметив его усмешку.
– Вовсе нет, Бейард. Все дело в том, что у тебя и у Энн разное представление о жизни.
– А как по-вашему, она переменится?
– Все люди меняются, – сказал Крейг. – Только не знаю, переменится ли она в твою сторону.
– Угу. – Пэтти понурил голову, борода коснулась его груди. – Вам, как отцу Энн, мне этого не хотелось бы говорить, но, видите ли, я застенчив и ни с кем не заигрываю. Ваша дочь сама этого захотела.
– Вполне возможно, – согласился Крейг. – Ты красивый молодой человек и, как видно, очень славный…
– Угу, – неуверенно сказал Пэтти. Желая подбодрить его, Крейг сказал: – Она даже говорила мне: когда ты идешь по пляжу, вид у тебя такой, что только во Фракии на мраморном пьедестале стоять.
– Что это значит? – подозрительно спросил Пэтти.
– Это большой комплимент. – Крейг протянул ему второй стакан «мартини».
– Мне этот комплимент не кажется очень лестным, черт побери! – Пэтти отпил глоток. – Я всегда считал, что поступки красноречивей слов. А поступки вашей дочери озадачивают, если не сказать больше. Впрочем, какого черта… Я же знаю, как она воспитана.
– Как же, по-твоему, она воспитана, Бейард? – с неподдельным интересом спросил Крейг.
– Модный пансион в Лозанне. Говорит по-французски. Знаменитый отец. Сколько угодно денег. Всю жизнь – среди людей высокого полета. Я для нее, наверно, полное ничтожество. Видно, надо мне быть благоразумнее. Только вот беда: как вспомню о ней, так теряю всякое благоразумие. Но вы, мистер Крейг, вы ведь должны знать – вернется она сюда или нет?
– Не знаю. Честное слово, не знаю, – сказал Крейг.
– Через неделю мне обратно в Калифорнию. Опять будут оперировать колено. Обещают, что через три месяца буду ходить нормально. Так что замуж она не за калеку пойдет. Если б год назад кто сказал мне, что я, Бейард Пэтти, полечу за шесть тысяч миль через полюс во Францию, чтобы провести неделю с девушкой, я б такого человека назвал сумасшедшим. Знаете, мистер Крейг, я, наверно, не смогу без нее жить. – Его ясные голубые глаза повлажнели. – Я очень все драматизирую, да? – спросил он, вытирая огромным кулачищем слезу.
– Немного.
– Но все это правда. Она ведь даст вам о себе знать, да?
– Рано или поздно.
– Вы ей скажете, что она должна мне позвонить?
– Передам.
– Что вы обо мне думаете, мистер Крейг? По совести. Вы через многое в жизни прошли. Разных повидали людей. Неужели я так уж плох?
– Конечно, нет.
– Я не самый умный на свете. Но и не последний дурак. Нельзя сказать, что я тянул бы ее вниз. Я бы уважал ее вкусы. С радостью. Вы были женаты, мистер Крейг, так что вы понимаете. Брак – это не тюрьма, черт подери. А Энн говорит, что тюрьма.
– Боюсь, что мой брак не кажется моим дочерям примером, достойным подражания.
– Я знаю, что вы разошлись с женой, – сказал Пэтти, – и я знаю, что у вас с ней не очень хорошие отношения…
– Мягко выражаясь, – сказал Крейг.
– Но это не значит, что всякий брак должен обязательно развалиться, – упрямо продолжал Пэтти. – Мои родители тоже иногда ссорились. И ссорятся до сих пор. Вы бы послушали, какой у нас иногда крик стоит в доме. Но это меня не испугало. Даже то меня не испугало, что у меня четыре сестры…
