– А, Малколм Харт собственной персоной, – сказала Гейл.

Крейг не мог сказать, пьяна она или одурманена.

– Что, что ты говоришь? – недовольно пробурчал Хеннесси. – Разве я приглашал еще кого-нибудь?

– Это наша с Гейл шутка.

– Молодчина девка, – сказал Хеннесси, похлопав Гейл по руке. – Поила меня весь вечер, пока на Лазурном берегу решалась моя судьба. Все спрашивала про мою прежнюю жизнь. Начиная со времен рабства. Боксер-любитель, шофер грузовика, дублер-акробат, вышибала в бильярдной, бармен, рекламный агент… Кем я еще был, дорогая?

– Автомехаником, рабочим на ферме…

– Вот, вот. – Хеннесси одарил ее улыбкой. – Всю мою подноготную знает. Законченная американская посредственность. Но я знаменит, и она собирается сделать меня еще знаменитее, верно, дорогая? – Он передал Гейл сигарету, и она, закрыв глаза, сделала большую затяжку.

«Нет, эта вечеринка не для меня», – подумал Крейг.

– Доброй ночи, – сказал он. Гейл открыла глаза и медленно выпустила сладковатый дым. – Я только хотел сказать вам, что завтра улетаю в Нью-Йорк.

Его разбудил телефонный звонок. У него было такое ощущение, будто он и не спал вовсе, а видел один из тех снов, когда человеку кажется, что он бодрствует, но ему очень хочется спать. Он пошарил рукой и взял трубку.

– Я стучала, стучала. – Это была Гейл. – И никакого результата. – Голос ее звучал так, словно он слышал его во сне.

– Который час? Три часа утра. Все в порядке. Я поднимаюсь к тебе.

– Ни в коем случае.

– Я плыву, плыву. И хочу тебя. Мне не терпится коснуться губ моей истинной любви.

– Ну и накурилась же ты, – сказал он. Она хихикнула.

– Ага, так накурилась! И так хочу тебя! Отопри дверь.

– Иди к себе и ложись спать.

– У меня сигаретка есть. Чудесное марокканское курено. Оставь дверь открытой. Поплывем вместе в прекраснейший марокканский рай.

Он не знал, что делать. Сон окончательно прошел. Манящий нежный голос волновал, вкрадчиво пробирался по электрической цепи его нервов.

Гейл снова хихикнула.

– Ты поддаешься. Моя истинная любовь поддается. Еду наверх. – В трубке щелкнуло.

Он немного подумал, вспоминая их ласки. Молодая, девичья кожа. Мягкие беззастенчивые руки. В первый и в последний раз он узнает, что такое наркотики, хоть это и знают почти все. Что бы там с Гейл сейчас ни происходило, счастлива она, безусловно, была. Что он потеряет, если познает эту тайну и на час- два впадет в блаженное состояние? Через двадцать часов он будет уже на другом континенте. Он никогда больше ее не увидит. Завтра у него начнется новая, упорядоченная жизнь. Осталась одна только ночь, чтобы вкусить наслаждений хаоса. Он знал, что, если даже не откроет дверь, ночь для него все равно потеряна. Он встал с постели и отпер дверь. Потом лег поверх простынь и стал ждать. Он слышал, как дверь открылась и снова закрылась, слышал, как она вошла в спальню.

– Шш… моя истинная любовь, – прошептала она. Он лежал не шевелясь, слушая, как она раздевается в темноте, увидел на секунду ее лицо, когда в руке ее вспыхнула спичка. Она подошла к кровати и, не касаясь его, подложила пол спину подушку и села рядом с ним по-турецки. По мере того как она раздувала «чудесное марокканское курево», светящаяся точка в ее руке становилась все больше. Она протянула ему сигарету.

– Задержи в себе дым подольше, – сказала она дремотным, далеким голосом.

Он уже более десяти лет назад в один день бросил курить, но затягиваться еще не разучился.

– Чудесно, – прошептала она. – Чудный мой мальчик.

– Как зовут твою мать? – спросил он. Надо было задать этот вопрос сразу, пока курево не подействовало. Но уже первая затяжка начала сказываться.

Она хихикнула.

– На пяти саженях глубины моя мать.[34] – Она потянулась за сигаретой, тронула его за руку. Ему показалось, будто тело его ненароком подхватил мягкий теплый ветерок. Слишком поздно задавать вопросы.

Так, передавая друг другу сигарету, они выкурили ее. Комната наполнилась дымом. За окнами шумело море, ритмично, успокаивающе, словно кафедральный орган. Она легла рядом с ним, коснулась его рукой. Они предались любви, забыв о времени, обо всем вокруг. В ней воплотились все девушки, все женщины этого южного берега – похотливая толстуха с раскинутыми ногами, ничком лежавшая под солнцем, и молодая белокурая мать у плавательного бассейна, и все девушки Корелли, золотистые и теплые, как свежевыпеченные булочки, и белогрудая Натали Сорель с ее танцующей походкой, и Констанс, произносящая по буквам «Мейраг».

Потом они не спали. И ни о чем не говорили. Лежали в каком-то бесконечном, упоительном трансе. Но как только сквозь ставни проникли первые лучи рассвета, Гейл встрепенулась – Мне надо идти. – Голос ее звучал почти нормально. Если бы ему сейчас пришлось заговорить, то его голос донесся бы откуда-то издалека. Ему было все равно, уходит она или остается. Сквозь туман он видел ее платье. Ее вечернее платье.

Она наклонилась к нему и поцеловала.

Вы читаете Вечер в Византии
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату