– Да.
– Чем, черт подери, ты тут занимался последние годы?
Билли опять неловко заерзал на сиденье.
– Я предпочел бы об этом не говорить. Лучше и для вас… да и для меня… если вы не будете знать.
Рудольф сделал глубокий вдох, затем шумно выдохнул.
– Тебя разыскивает полиция?
– Нет. Мне по крайней мере об этом неизвестно, – сказал Билли, довольный тем, что сидит за рулем и не видит выражения дядиного лица.
Рудольф устало провел рукой по небритой щеке.
– Тебе придется отдать этот пистолет мне.
– Но я обещал Уэсли привезти его через пару дней.
– Послушай, Билли, – сказал Рудольф, стараясь говорить спокойно, – ты ведь сказал, что тебе нужна помощь. Я вылетел первым же самолетом. Ты будешь делать то, что я говорю, или… – Он замолчал.
– Или что?
– Пока еще не знаю. Где сейчас Уэсли?
– В Сен-Тропезе. Мы договорились, что я сообщу ему телеграммой свой парижский адрес, он мне позвонит, и мы условимся, где и когда встретимся на юге.
– Так ты послал телеграмму?
– Сегодня утром.
– Зачем ты так спешил? Почему нельзя было дождаться моего приезда? Пожалуй, было бы лучше, чтобы он не знал, где тебя найти.
– Он и так относится ко мне с подозрением, – защищался Билли. – А если я его обману, он плюнет на меня и займется этим в одиночку.
– Может быть, ты и прав. Он уже звонил?
– Нет еще.
– Отлично. Когда позвонит, не говори, что я здесь. Скажи, что тебе не удалось достать этот проклятый пистолет, что это оказалось не так просто, как ты думал.
– И что это даст?
– А то, что у меня будет время придумать какой-то выход, – сердито сказал Рудольф. – И тебе тоже не мешало бы пошевелить мозгами. А теперь помолчи, пожалуйста. После перелета мне хочется несколько минут спокойно посидеть с закрытыми глазами – а вдруг нас с тобой осенит какая-нибудь мысль.
В отеле, прежде чем расстаться, Рудольф сказал:
– Не забудь: завтра пистолет должен быть у меня. И еще одно: чтоб Уэсли его даже не видел.
– Тогда он возьмет нож или дубинку, а то и с голыми руками пойдет. Вы его просто не знаете, – возразил Билли.
– Не знаю, и очень плохо, что начинаю узнавать его именно теперь.
– Послушайте, – сказал Билли, – если вам не хочется впутываться в это дело, я постараюсь справиться сам. Можете считать, что я вам ничего не говорил.
Рудольф задумчиво посмотрел на Билли, словно прикидывая, что его ждет, если он согласится с этим предложением, затем покачал головой.
– Наверно, разыскивать Дановича должен был я. Давным-давно. Только до сегодняшнего вечера мне это не приходило в голову. Нет, считать, что ты мне ничего не говорил, – не решение вопроса. Спокойной ночи. Билли. Если ночью у тебя возникнут идеи, позвони мне. Хорошо поспать все равно вряд ли удастся.
Он снова несколько раз провел рукой по лицу и медленно, тяжелой походкой направился к лифту.
Я ни разу не подумал о его возрасте, упрекнул себя Билли, когда дверца лифта закрылась.
Утром они позавтракали вместе. Лицо у Рудольфа было усталое, под глазами мешки, он ел молча и чашку за чашкой пил кофе.
– Сегодня ты заберешь… этот предмет, – проговорил он наконец, – и отдашь его мне.
– Вы уверены, что хотите… – начал Билли.
– Единственное, в чем я уверен, – огрызнулся Рудольф, – это в том, что не желаю слушать от тебя никаких возражений.
– Ладно, подчиняюсь. – Он произнес эти слова с большим облегчением: ответственность за принятие решения теперь лежала не только на его плечах.
В зал вошел портье и по-французски обратился к Билли:
– Вас просят к телефону в холле, мистер Эббот.
– Спасибо. – Билли поднялся. – Это, наверно, он. Больше никто не знает, что я здесь.
– Будь осторожен и не говори лишнего. Постарайся, чтобы все звучало правдоподобно.
