– Мы увидимся здесь, – сказала она, затягиваясь, – завтра в это же время.
– Сука.
– Меня всегда поражал твой лексикон. – Она встала и начала в темноте одеваться. – Между прочим, сегодня днем около одного отеля я видела твоего двоюродного брата. Того самого парня, с которым ты играл в теннис.
– Да? Кто тебе сказал, что он мой двоюродный брат?
– Я нашла его в справочнике «Кто есть кто».
– Как всегда, очень остроумно. Около какого отеля ты его видела?
– А разве он живет не с вами? – не сразу спросила Моника.
– Нет. Так около какого отеля мы должны его разыскивать?
– Кто это мы?
– Ладно, оставим это.
– Видишь ли, я забыла название отеля.
– Ты врешь.
– Может быть, – засмеялась она. – Вот если ты, как хороший мальчик, будешь завтра вечером меня здесь ждать, я могу и вспомнить.
– Ты с ним разговаривала?
– Нет. Меня интересует другой член семьи.
– Боже мой, – сказал Билли, – как ты умеешь осложнять секс.
– Секс? Когда-то ты называл это любовью.
– Это было давно, – мрачно сказал Билли.
– Пусть будет по-твоему, мальчик. – Она бросила сигарету, подошла к постели, нагнулась и поцеловала его. – Спокойной ночи, мальчик. Мне пора.
Когда дверь за ней закрылась. Билли откинулся на подушки и уставился в темный потолок. Новая проблема – говорить ли Рудольфу, что Уэсли сегодня видели в городе возле отеля, названия которого он не знает, хотя завтра может выяснить. Но тогда придется объяснять, откуда он это узнал и почему надо ждать до завтра. А объяснить что-либо, не упоминая имени Моники, он не мог. Он с раздражением покачал головой. У Рудольфа и без Моники хватает забот.
Зазвонил телефон. Это был Рудольф, который сказал ему, что через полчаса они все встречаются перед ужином в баре внизу. Повесив трубку, Билли пошел в ванную и снова принял душ. Интересно, что делает мать – может быть, тоже принимает душ?
11
– Нет, – говорила Гретхен, – я не хочу ничего устраивать. Я устала, хорошо бы лечь и не вставать по крайней мере двое суток. – Она сидела в гостиной своего номера вместе с Доннелли и Рудольфом.
Рудольф предложил после просмотра картины устроить праздничный ужин для членов жюри, представителей главных прокатных компаний и журналистов, с которыми у Гретхен и Рудольфа установился контакт. Чем меньше оставалось дней до показа фильма на фестивале, тем больше Гретхен волновалась, и такой вечер мог бы снять напряжение.
– Будь здесь кто-нибудь еще помимо нас троих, – сказала Гретхен, – тогда, может, и стоило бы что-то устроить. Я не хочу одна принимать все почести, если они будут, а уж лицезреть в одиночку вытянутые лица, если картина провалится, и вовсе ни к чему. Вот если бы здесь были Фрэнсис Миллер и Уэсли, я бы согласилась, но эта сучка так и не приехала, а Уэсли куда-то пропал, да и вообще я уже стара для таких сборищ…
– Отлично, – сказал Рудольф. – Мы просто поужинаем в узком кругу и поздравим друг друга. – Он взглянул на часы. – Уже поздно. Ложись и постарайся заснуть. – Он поцеловал Гретхен и направился к двери.
– Я – с вами, – сказал Доннелли, – мне тоже надо выспаться. Если, конечно, Гретхен не хочет, чтобы я остался.
– Нет, спасибо, – сказала Гретхен. – Увидимся утром.
– Мне надо поговорить с вами, Руди, – сказал Доннелли по дороге к лифту. – Я беспокоюсь. Она очень тяжело все это переносит. Не спит, принимает таблетки, плачет, когда рядом нет посторонних. Я просто не знаю, как ее успокоить.
– Хорошо быть женщиной, – отозвался Рудольф. – Я бы сам с удовольствием поплакал.
– А я-то думал, что вы полны оптимизма, – удивился Доннелли.
– Это так и есть, тут дело не в картине.
– А в чем же?
– Как-нибудь потом расскажу.
– Я ничем не могу помочь?
– Можете. Заботьтесь о Гретхен.
– А что, если мы с ней после просмотра прокатимся на машине по окрестностям – все-таки она хоть на пару дней вырвется из этого сумасшедшего дома.
