– Да-а, – протянул Уэсли. – Она просто молодчина.
– Еще бы! И ты ей непременно об этом скажешь. Знаешь, а у тебя тоже здорово получилось.
– Да, ничего, – довольно ответил Уэсли. Улыбка теперь уже не сходила с его лица.
Стоя в ожидании лифта. Билли тихо спросил:
– Ну как, нашел того человека?
Уэсли покачал головой.
– А не пора тебе об этом забыть?
Наконец Уэсли перестал улыбаться.
– Нет, не пора.
– Кинозвездам не положено бегать по городу и убивать людей.
– Я не кинозвезда.
– Сейчас в Канне твое лицо известно каждой собаке. Ты и мухи не прихлопнешь без свидетелей, не то что человека. – К лифту подошли еще двое, и Билли замолчал.
Когда Билли и Уэсли вошли в конференц-зал, Гретхен, окруженная журналистами, уже начала говорить, но, увидев их, остановилась на полуслове.
– Дамы и господа, – сказала она взволнованно, – сюда пришел один из самых многообещающих молодых актеров, каких мне доводилось встречать. Уэсли, поднимись, пожалуйста, сюда.
– О господи! – пробормотал Уэсли.
– Иди же, идиот. – Билли подтолкнул его в сторону помоста, на котором стояла Гретхен.
Уэсли медленно прошел через зал и поднялся на помост. Гретхен поцеловала его, а затем, обращаясь к аудитории, сказала:
– Имею честь представить вам Уэсли Джордана.
Зал зааплодировал, засверкали «блицы» фотографов, а на лице Уэсли снова появилась улыбка, теперь уже немного искусственная. Билли незаметно выскользнул из зала.
На набережной Круазетт он зашел в кафе, заказал пиво и, сделав глоток, попросил жетон для телефона-автомата. Внизу, в телефонной будке, он полистал справочник и набрал номер префектуры полиции.
– Алло, – ответил мужской голос.
– Сегодня вечером в кафе «Вуаль вер» на улице Антиб, – сказал Билли по-французски с характерным для жителей Южной Франции акцентом, – вы увидите человека с журналами «Экспресс» и «Нувель обсерватер»…
– Одну минутку! – полицейский явно встревожился. – Кто это говорит? Что вам нужно?
– На полу под столиком, – продолжал Билли, – будет лежать бомба.
– Бомба! – закричал полицейский. – Что вы говорите? Какая бомба?
– Механизм бомбы установлен на девять сорок пять вечера. Повторяю: сегодня в шесть, в кафе «Вуаль вер».
– Подождите! Я должен… – еще громче закричал полицейский.
Билли повесил трубку, поднялся наверх и допил пиво.
После вечернего просмотра они сидели у Гретхен и пили шампанское. Симпсон, рекламный агент, говорил:
– Мы увезем домой все призы – за лучший фильм, за лучшее исполнение женской роли, за лучшее исполнение мужской роли второго плана. Я это гарантирую. Обычно я склонен настраиваться на худшее, но теперь… – Он покачал головой, словно не в силах осмыслить ценность вверенного ему сокровища. – Я приезжаю в Канн вот уже пятнадцать лет подряд и, скажу вам, такого восторженного приема еще не видел. А что касается вас, молодой человек, – он повернулся к Уэсли, – что касается вас, даю руку на отсечение, вы отсюда без премии не уедете.
Уэсли сидел молча, с деланной застывшей улыбкой на лице. Билли встал и налил себе пятый бокал шампанского. Все начало картины он просидел, тупо уставясь на экран. То, что происходило там, казалось ему теперь лишенным смысла, а слова – пустым звуком. Он то и дело смотрел на часы, а в девять сорок пять откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Гретхен, бледная и усталая, непрерывно вертела кольцо на пальце. К шампанскому она не притронулась и за весь вечер не проронила ни слова. Сидевший рядом с ней на диване Рудольф время от времени похлопывал ее по руке, стараясь приободрить. Доннелли стоял, прислонившись к камину, и пощипывал бороду. Излияния рекламного агента, по-видимому, его раздражали.
– Завтра, – не унимался Симпсон, – у вас, Гретхен, и у вас, Уэсли, напряженный день. Каждому захочется с вами поговорить и вас сфотографировать. Завтра в девять я дам вам программу и…
Рудольф и Доннелли переглянулись, и Рудольф встал.
– Если завтра у нас такой трудный день, – сказал он, прерывая Симпсона, – то Гретхен надо отдохнуть. Давайте расходиться.
– Я тоже так считаю, – поддержал Доннелли.
– Конечно, конечно, – согласился Симпсон. – Просто я сейчас настолько взволнован, что…
– Мы все понимаем, дружище, – сказал Рудольф. Он нагнулся и поцеловал Гретхен. – Спокойной ночи,
