– Как знаешь, – сказал Рудольф. – Я не собираюсь разыгрывать из себя Купидона – у меня и так дел хватает. Давайте допьем, и я пойду спать.
– А ты что будешь сейчас делать? – спросил Билли, когда они с Уэсли вышли из отеля на улицу.
– Пойду погуляю. Хочешь, пошли вместе?
– Нет.
– А что ты вообще обо всем этом думаешь? – спросил Уэсли.
– Я до смерти боюсь, – сказал Билли. – Боюсь за всех нас.
Уэсли серьезно кивнул головой.
– Я дойду с тобой до стоянки, – сказал Билли. – Я забыл поднять верх у машины, а скоро, похоже, пойдет дождь. – На стоянке Уэсли помог ему поднять верх и задраить стекла. – Уэсли, – сказал Билли, – а все-таки, может, нам с тобой махнуть на машине в Париж? В теннис по дороге поиграем, покутим… Ты мог бы позвонить своей девушке и сказать, чтобы она приехала туда. Подумаешь, какие-то десять дней! Ведь уже столько лет прошло.
– В теннис я с тобой играть согласен, – ответил Уэсли, – но только здесь. Спокойной ночи, приятель.
Билли посмотрел вслед высокой фигуре в темном костюме со слегка оттопыривавшимся карманом, покачал головой и пошел в отель. Дверь он запер на два оборота.
На следующее утро он проснулся рано и попросил прислать в номер газеты. Ему принесли специальные выпуски, посвященные фестивалю, и «Нис-матэн». На первой странице Билли увидел фотографию человека в темных очках, стоявшего между двумя полицейскими. Лицо его показалось Билли знакомым. Он узнал приятеля Моники из Дюссельдорфа, торговца замороженными продуктами. В заметке под фотографией говорилось, что этот человек арестован по звонку в полицию неизвестного лица и что у него была найдена бомба, спрятанная в футляре кинокамеры. Человек, звонивший в полицию, говорил по-французски с сильным южным акцентом.
Читая эти строки. Билли улыбнулся. И кроме Уэсли, подумал он, в нашей семье есть актеры.
На следующее утро в маленьком открытом автомобиле они поехали в тихий загородный клуб в Жуан- ле-Пэн играть в теннис. Уэсли был в джинсах, выгоревшей хлопчатобумажной рубашке и твидовом пиджаке с обтрепанными рукавами и совсем не походил на актера, которому пресса предсказывала головокружительную карьеру. Билли с отвращением дотронулся до его кармана:
– Неужели ты не можешь расстаться с этой проклятой штукой, даже когда идешь играть в теннис? Мне все время кажется, что, если я начну выигрывать, ты возьмешь и пристрелишь меня.
– Где я, там и он, – снисходительно улыбнулся Уэсли. Когда они переоделись и отправились на корт, он накинул пиджак поверх теннисного костюма, а перед самым началом игры аккуратно свернул его и положил на скамейку возле сетки, где пиджак все время был на виду.
В первый день Уэсли играл так же самозабвенно, как и в Испании, с яростью бил по мячу и чаще всего попадал в сетку или в аут. Через два часа Билли сказал:
– На сегодня достаточно. Если бы ты в кино так играл, тебя бы даже по билету в зал не пустили.
– Молодой задор, – усмехнулся Уэсли, накидывая пиджак поверх мокрой от пота рубашки. – Обещаю исправиться.
– Это когда же?
– С завтрашнего дня, – заверил Уэсли.
В раздевалке, кроме них, никого не было, но Уэсли потребовал, чтобы они шли в душ по очереди и не оставляли пиджак без присмотра.
– Много я делал глупостей, – ворчал Билли, – но караулить пиджак мне не приходилось. – Уэсли начал раздеваться. Глядя на его мускулистую спину, длинные, крепкие ноги. Билли добавил: – Мне бы такое сложение, я бы уже давно дошел до финала в Уимблдоне.
– Нельзя иметь все сразу, – заметил Уэсли. – Ты зато умный.
– А ты разве нет?
– Похвастаться нечем.
– Ты далеко пойдешь в своей профессии.
– Если я ее выберу, – сказал Уэсли, направляясь в душ.
Минуту спустя Билли услышал сквозь шум льющейся воды голос Уэсли, который пел «Мне на голову падают капли дождя…». Если кто-нибудь зайдет в раздевалку, подумал Билли, и услышит это беззаботное пение, то в жизни не догадается, что парень днем и ночью носит при себе пистолет.
Когда они шли к машине. Билли сказал:
– Если ты бросишь кино, мать никогда тебе не простит. Да и я тоже.
Уэсли молча плюхнулся на сиденье и стал насвистывать мелодию из своего фильма.
На следующее утро Уэсли сдержал обещание и играл спокойно. Казалось, он вдруг усвоил тактику игры и чередовал удары, не стараясь гасить каждый мяч. Через два часа Билли наконец выдохся, но выиграл все четыре сета. А у Уэсли даже дыхание не участилось, хотя он бегал вдвое больше, чем Билли. И снова, как накануне, он заставил Билли караулить его пиджак, когда они пошли в душ.
На третий день им удалось поиграть всего час: Билли обещал вернуться рано, чтобы Гретхен и Доннелли могли съездить на его машине в Мужен пообедать. В Канне после демонстрации картины Гретхен не оставляли в покое ни на минуту, и постоянное напряжение стало уже сказываться.
За час Билли и Уэсли сыграли только один сет. Билли пришлось бороться за каждое очко, но все же он выиграл со счетом 6:3.
