колец.
Ида встревоженно огляделась. Ресторан был уже почти полон, и рядом с ними сидели двое мужчин.
– Тебя могут услышать.
– Пусть слушают, – пожала плечами Гретхен. – Умное слово всем на пользу.
У столика вновь появился официант и принялся ловко разделывать утку. Вино было в ведерке со льдом.
– Мне без маслин, – сказала Ида. – Положите их все этой даме.
Гретхен с восхищением смотрела, как умело официант делит утку на порции.
– Держу пари, что вот он не пьет во время работы, – заметила она. Все знали, что за Кинселлой водится подобная слабость.
– Тсс, – остановила ее Ида и улыбнулась официанту, словно прося извинения за свою эксцентричную приятельницу.
– Пьете? – спросила Гретхен у официанта.
– Нет, мэм, – ответил официант. – Но не отказался бы, если бы угостили, – усмехнулся он.
– Утром первым делом пошлю вам бутылку, – пообещала Гретхен.
– Гретхен, – сказала Ида, – я тебя никогда такой не видела. Что на тебя нашло?
– Бунт, – ответила Гретхен. – Я взбунтовалась. – Она попробовала утку, с удовольствием причмокнула и отпила большой глоток вина.
– На твоем месте, – заметила Ида, отщипывая маленькие кусочки, – я не стала бы этого делать в субботу или воскресенье.
– Бунт нельзя откладывать. Таков девиз нашей семьи, – сказала Гретхен. – Особенно в выходные дни. В понедельник утром нелегко бунтовать. К этому следует готовиться целую неделю.
– Кинселла никогда не простит тебе, – заметила Ида.
– А после увертюры, – продолжала Гретхен, не обращая внимания на слова Иды, – мы перейдем к самой опере. Я скажу ему, что согласилась работать над этой дрянью, которую он стряпает, только ради того, чтобы спать с ним.
– Гретхен, – с упреком воскликнула Ида, – ты же говорила мне, что любишь его! – Ей, старой деве, любовь представлялась чем-то необыкновенным.
– Когда-то любила, – согласилась Гретхен.
– Он жутко разозлится.
– Это мне и нужно, – сказала Гретхен. – А затем я объясню ему, что прочитала сценарий, который он велел вернуть агенту, и что, по-моему, это оригинальное, умное произведение, чересчур хорошее для таких, как он. Но поскольку он единственный режиссер, с которым я в данный момент нахожусь, можно считать, в сожительстве, и, несомненно, единственный из близко знакомых мне режиссеров, который может под одно свое имя получить деньги на постановку фильма, я скажу ему, что если у него еще сохранился разум, которым природа наградила его от рождения, то он завтра же купит этот сценарий – хотя бы просто потому, что об этом прошу я.
– Ты же знаешь, что он откажет, – сказала Ида.
– Возможно.
– И тогда как ты поступишь? Расплачешься и будешь просить прощения?
Гретхен посмотрела на нее с удивлением. Сарказмом Ида никогда не отличалась. Значит, разговор этот ее по-настоящему взволновал.
– Ида, милая, – ласково сказала Гретхен, – не нужно так нервничать. Ведь это мне, а не тебе придется воевать.
– Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, – ответила Ида.
– Бывает, что их не избежать. Сейчас как раз такой случай. Ты спросила меня, что я буду делать, если он откажется.
–
– Я скажу ему, что немедленно ухожу из его группы.
– Но у тебя же контракт! – воскликнула Ида.
– Пусть подает на меня в суд. Может заодно потребовать, чтобы меня заставили вернуться к нему в постель.
– Тебе известно, что, если ты уйдешь, я тоже уйду, – сказала Ида, и голос ее задрожал от сдержанной гордости.
– На войне, – сурово заметила Гретхен, – порой приходится жертвовать солдатами.
– Но это не война, – возразила Ида, – а всего лишь кинофильм, каких тысячи.
– Вот именно, – сказала Гретхен. – Я не хочу всю жизнь работать над фильмами, каких тысячи. – Она увидела, что ласковые темные глаза Иды наполняются слезами и она вот-вот зарыдает. – Ты вовсе не обязана расплачиваться за мои поступки, Ида, – сказала она, – тебе незачем уходить вместе со мной.
– Не будем больше об этом говорить, – сказала Ида.
– Ладно, – согласилась Гретхен. – Значит, вопрос закрыт. А теперь займись уткой. Ты ничего не съела.
