отличную игру. Музыкальное брачное ложе новой модели. Несколько неуклюжее название, я его только что придумал. Стоит музыке стихнуть, под музыкой я, разумеется, понимаю эмфиземный хрип Карала, и возникнет страшная свалка. Сильвия стремится по возможности расширить круг претендентов. Победителем, конечно, буду я, хотя она, бедняжка, не хочет себе в этом признаться. Я полагаю, иллюзия выбора разнообразит ее жизнь.
И тон, и суть монолога взбесили Даллена, но новая информация погасила гнев.
— Я не догадался, что Карал живет на Орбитсвиле.
Ренард кивнул.
— Неподалеку от Порт-Нейпира. Он появляется на вечеринках Сильвии только в виде голоморфного призрака. Лично я нахожу это несколько безвкусным.
— Вы такая чувствительная натура, Рик.
— Экий ты колючий, Гарри!
— А что с его эмфиземой?
— Убивает. Медленно, но неуклонно. Я слышал, он уже едва передвигается по комнате.
— Но… — Даллен был окончательно сбит с толку. — Зачем?!
— Зачем он позволяет себе умирать от вполне излечимой болезни? Почему не остался здесь или не взял Сильвию с собой на Большой О? Очевидно, у нее не хватило времени оседлать своего второго излюбленного конька, иначе ты бы уже все узнал… Думаю, это произвело бы на тебя впечатление… не меньше, чем… гм…
Даллен потерял терпение.
— Забудьте мой вопрос.
— Все это — части Великого Эксперимента, старина! — Ренард громко рассмеялся, а Даллен насторожился, ожидая очередного подвоха. — Неужели ты никогда не слышал, что будешь жить вечно?
— О чем-то таком проповедовал Некто из Назарета.
— Религия тут ни при чем, Гарри. Старик Карал вообще противник религии и всякой мистики. Он основал фонд «Анима Мунди». С конкретной целью…
— Гарри? Ты меня слышишь? — раздался вдруг голос. — Это Джим Мэллор.
— Слушаю тебя, — почти беззвучно пробормотал Даллен, немало удивленный решением заместителя связаться с ним после нескольких недель молчания. — Что-нибудь случилось?
— Плохие новости, Гарри. Бомон бежал.
— Бежал?! — Даллен почувствовал, как на плечи наваливается тяжесть прежних забот. — Ну, так поймайте его.
— Слишком поздно! — В голосе Мэллора слышалась ярость. — Побег случился три дня назад, а Лэшбрук сообщил мне только сейчас. Бомон наверняка давно в Корделе.
Даллен прикрыл глаза.
— Значит, я поеду в Кордель, — вслух произнес он.
— Что с тобой? — раздался оглушительный голос Ренарда с соседнего кресла. — Болтаешь сам с собой?
Даллен жестом заставил его замолчать.
— Подготовь самолет, Джим. Я буду у тебя через несколько минут.
— Но…
— Я сказал: через несколько минут, Джим.
Натренированным движением челюсти Даллен выключил передатчик и попытался расслабиться. Он ощущал приятный холодок предвкушения, к нему возвращалась утраченная иллюзия смысла жизни.
7
Долина представляла собой узкую полосу, длиной почти в километр, с которой сняли почву и горные породы, обнажив материал оболочки. Илом не отражал света, поэтому ночью темная полоса казалась холодным черным озером. Домики исследователей, прилепившиеся к поверхности илема, выглядели небольшой флотилией судов, между которыми протянулись кабели питания и связи.
Дэн Кэвендиш проработал в Долине больше сорока лет, но прогулки по черному озеру погружали его в какое-то странное созерцательное состояние, всегда напоминая о том, что от холода межзвездного пространства его отделяют лишь несколько сантиметров… После смерти жены Дэн начал страдать бессонницей, и у него появилась привычка бродить ночью вдоль черной полосы, предаваясь размышлениям и воспоминаниям. Беззвездное ночное небо Орбитсвиля было по-своему красиво, и эта красота помогала ему ценить и любить жизнь.
Расхожее представление о Большом О сводилось к наличию илемной оболочки с небольшим солнцем внутри. Но более сведущие люди знали еще об одной сфере, без которой вся система Орбитсвиля не годилась бы для жизни. Вторая сфера имела гораздо меньшие размеры и была невидима — своеобразная силовая паутина, преграждающая путь солнечной энергии. Сфера состояла из узких, абсолютно непрозрачных полос. Они отбрасывали огромные тени на просторы Орбитсвиля, создавая чередование света и тьмы, дня и ночи, что было совершенно необходимо для естественного развития флоры. Невидимая днем внутренняя сфера прослеживалась в виде полос света и тьмы на противоположной стороне Орбитсвиля, удаленной от наблюдателя на две астрономические единицы. Днем о ней напоминала едва заметная полосатость неба, в сумерках чередование синего и голубого становилось хорошо различимым, а ночью небо пересекали сотни тонких линий, исходящих из двух противоположных точек горизонта и сливающихся в равномерное сияние там, где структура сферы становилась неразличимой из-за огромной толщи воздушного слоя.
Девяносто два года жизни Кэвендиша прошли на Орбитсвиле, и он до сих пор находился во власти его красоты и таинственности. Многие вопросы относительно этой фантастической конструкции так и остались открытыми, но Дан не желал сдаваться. Пускай ответы, несмотря на все усилия Комиссии по науке Оптима Туле, пока не найдены. Он искренне верил, что прорыв рано или поздно наступит. Это стало его религией, он не собирался ей изменять, предпочитая жить в Долине, чтобы не пропустить великого дня. По той же причине Кэвендиш сопротивлялся всем попыткам отправить его на пенсию. После смерти Рут ему осталась только работа, поэтому он не отказался бы от нее ни за что на свете. И, конечно, он не позволит Филу Вигасу выжить его из Долины. Кэвендиш уже несколько лет находился в отвратительных отношениях с главным инженером. Воспоминание о Вигасе заставило старика тихо зарычать от гнева.
— Он думает, что меня можно сбросить со счетов? — спросил Кэвендиш безмолвное черное озеро. — Я еще покажу этому молокососу, кто чего стоит.
Он присел на складной табурет, стараясь отогнать неприятную мысль, что разговоры вслух с самим собой подтверждают мнение Вигаса. Ночь выдалась чудесная, с редкими облачками, скользящими по полосатому сапфиру неба. Все вокруг принадлежало сейчас Кэвендишу. Остальные сотрудники давно уже разбрелись по домам и, судя по темным окнам, давно спят. Дэн подавил приступ зависти и тоски: он вдруг вспомнил, как приятно было проснуться ночью, ощутить рядом тепло Рут, тронуть ее за руку и вновь погрузиться в сладкую дрему. Они прожили вдвоем хорошую жизнь, и сейчас он не хотел предавать ее память, жалея себя. Кэвендиш глубоко вздохнул, расправил плечи и попытался вызвать в душе чувство единения со всей Вселенной, раствориться в загадочном мерцании ночного Орбитсвиля.
Вопросы… слишком много разных вопросов.
Кто построил Орбитсвиль? Зачем? Является ли он искусственным образованием в узком, человеческом, смысле этого слова, или, как полагают религиозно мыслящие люди, он неопровержимо свидетельствует о существовании Создателя? А может, постаралась сама природа, и лишь на людской взгляд ее творение выглядит странным?
Как коренной орбитсвилец, Кэвендиш подсознательно придерживался мнения, что образование, на котором он живет, имеет естественное происхождение, хотя некоторые вещи его смущали. Например, гравитация. Каким-то загадочным образом тонкая илемная оболочка создавала гравитационное поле на внутренней поверхности сферы, а на внешней ничего подобного не наблюдалось. Значит, Орбитсвиль предназначен для обитания. Неясным оставался также вопрос с порталами. С точки зрения человеческой логики было только одно объяснение существованию трех поясов круглых окон
— это входы. Но подобная логика вела к спекулятивной идее бога-инженера.
