— И все-таки ты здесь.
Губы Энн задрожали.
— Я помню… помню ту женщину, с которой ты танцевал. Помню, как ты смеялся. А разве не легче выполнять свои обязательства, если клиентка красива?
— Каждая женщина обладает неповторимой красотой. Знаешь, как изготовляют бархат?
Трудно было судить, чей пульс бился быстрее.
— Это ткань… из различных материй.
— Есть бархат, который производят из шелка. Шелковый бархат.
— Да. — Он был ужасно дорогим.
— В доме свиданий я наблюдал за тобой, когда ты сидела напротив, и хотел тебя, потому что ты хотела меня. А в вестибюле коснулся твоей щеки, — палеи обвел ее скулу, — и подумал…
У Энн перехватило дыхание.
— …подумал, что не знал ничего мягче бархата, пока не дотронулся до твоих ягодиц. У тебя бархатная кожа.
Нельзя позволять сбивать себя с толку.
— Мужчины не судят о женской красоте по податливости их зада.
В глубине его черных зрачков вспыхнул фиолетовый огонь.
— Уверяю тебя, женские задницы чрезвычайно притягательны для мужчин.
У Энн свело мускулы от воспоминаний, от желания.
Она облизнула губы. На мгновение ее язык коснулся грубой кожи на его пальце,
— Что ты можешь предложить мне в качестве любовника, чего не дал до сих пор?
Энн накрыла тень — это Майкл наклонился над ней и загородил солнечный свет.
— Близость, — пробормотал он; в его дыхании ощущался привкус кофе. И легонько лизнул ее.
А когда Энн закрыла глаза и потянулась навстречу губами, наградил долгим поцелуем, исследуя языком каждый уголок у нее во рту.
— Дружбу, — донеслось с дуновением воздуха.
У Энн никогда не было друга. Гувернантка ее учила и оберегала от деревенских детей, чтобы те не украли ее ради выкупа у родителей.
Энн крепко зажмурила глаза. Вкус кофе, замешенный на вкусе страсти, проник ей в рот.
Страсти ее… или его?
— Дружбу нельзя купить, — запротестовала она.
— На земле можно купить абсолютно все. — Майкл прикусил ее нижнюю губу. И уже после того, как причинил несильную боль, принялся жадно сосать. Как сосал до этого язык, соски, клитор… И соски, и язык, и клитор подрагивали в такт пульсации ее нижней губы.
Да, ее никто не ждал. Только слуги в городском доме, который арендовал стряпчий на время ее любовного приключения. Каково прожить с мужчиной — таким, как этот, — хотя бы месяц? Не спеша исследовать горизонты наслаждения, испытать все прихоти страсти, которые мужчина и женщина способны пережить вместе. То, что она и представить себе не могла. А Майкл не пробовал целых пять лет.
Освободив губы, Энн повторила сказанную в кебе фразу:
— У нас исключительно сексуальная связь.
Он взял ее за подбородок и не позволил отвернуться.
— Я предлагаю больше.
Энн судорожно сглотнула.
— Ты не понимаешь, о чем говоришь.
Ночные свидания можно сохранить в тайне. Но если она решится открыто жить у любовника, начнут шушукаться слуги, пойдут разговоры. Слухи распространятся по всему Лондону и дойдут до Дувра. И она потеряет респектабельность, как недавно потеряла девичество.
— Я понимаю. — Обжигающие слова пролились ей прямо в рот. — Прошу, чтобы ты мне дала то же, что я верну тебе взамен. В обмен за власть над своим телом я требую власть над твоим.
— А те женщины, которых ты приглашал к себе… они принимали предложение?
Майкл потерся губами, и Энн почувствовала во рту его слюну.
— Я ни разу не предлагал клиенткам то, что предлагаю тебе.
Энн почувствовала, что тонет. В его жаре, в его аромате, в его дыхании, в его вкусе… День перешел в ночь, наступающее утро в день, перепутав прошлые и настоящие наслаждения. Энн ухватилась за реальность их диалога.
— Ты ни разу ни испытал близости в сексе или дружбы с женщиной?
Он отпрянул, жар отхлынул от ее лица, и теперь ее губы овевал прохладный утренний воздух. Пораженная внезапной переменой, Энн подняла глаза.
— Извини, я не имела права спрашивать.
— Я же сказал, можешь спрашивать о чем захочешь. — Уголки его губ дернулись. — Да, у меня была такая связь. Однажды, давным-давно.
Энн почувствовала легкий укол ревности.
— И что случилось потом?
— Она умерла, — бесстрастно ответил Майкл.
— Мне очень жаль.
В глазах Майкла промелькнуло удивление, словно ему ни разу не попадалась способная на сострадание женщина.
— Ты серьезно?
— Правда.
Наверное, она была исключительной женщиной, если заслужила любовь такого человека, как он.
— И не расстроилась, узнав, что я любил другую?
— Конечно, нет. С какой стати?
— А ты когда-нибудь любила кого-нибудь?
Энн встретилась с ним взглядом — сердце ее бешено застучало в груди.
— Один раз, очень давно.
Мимолетная грусть омрачила его лицо.
— Что с ним произошло?
— Не знаю.
Энн действительно не знала, что все эти восемнадцать лет происходило с Мишелем д'Анжем. Стряпчий не сообщил, что у него появились шрамы и что у него есть собственность в Лондоне и Йоркшире.
И еще не сообщил, что мужчина, некогда заслуживший громкое прозвище за свое умение удовлетворять женщин, пять лет не занимался своим ремеслом.
Прежде чем она успела предугадать намерения Майкла, он стащил с нее покрывало. Инстинкт взял верх: Энн потянулась за бархатным одеялом и за шелковой простыней, но упустила и то и другое. Она держалась изо всех сил, не желая поддаваться смущению, и не пыталась прикрыться руками. Он не имел права смотреть на нее в свете немилосердных солнечных лучей.
Черные густые ресницы прикрывали его глаза, когда Майкл исследовал ее наготу. А Энн невольно следила за его взглядом.
Ее соски потемнели и припухли, а груди по сравнению с ними казались невероятно белыми. Но не выглядели так, будто принадлежали старой деве. Скорее женщине, познавшей мужскую страсть.
— Женская грудь дает мужчинам наслаждение, — донеслось до нее, он дотрагивался до нее мучительно бережно, как до хрупкой драгоценности. — Женщину надо ценить. Это важнее, чем удовлетворить клиентку.
Под тяжестью его руки сердце Энн снова неистово забилось. Она видела его шрамы — мясистые рубцы — и ощущала их собственной кожей. Края твердые и горячие. Но и ее соски под его ладонью тоже твердые и горячие. И рука и соски часто поднимались в такт его дыханию. Две плоти сливались в одну.
— Мужчина любит мягкость. — Подушечкой пальца Майкл осторожно коснулся соска и вдавил его внутрь. — И твердость.
Грудь Энн пронзило острое наслаждение.
