Командир корабля притронулся к козырьку фуражки:
— Если вашему превосходительству угодно наблюдать «спектакль», — попрошу в боевую рубку.
Гаусс молча кивнул головой и последовал за командиром. Через две минуты одно из орудий левого борта — «сто пятьдесят», определил Гаусс, — сделало выстрел. Снаряд взметнул столб воды на курсе миноносца. Гаусс отлично видел в бинокль, этот пенный султан. Через полминуты последовал второй снаряд. Миноносец изменил курс. Тем временем преследуемый им транспорт на всех парах мчался к «Дейчланду». Броненосец тоже изменил курс и прибавил оборотов, чтобы поскорее оказаться между транспортом и миноносцем. Теперь Гаусс понял, зачем миноносец вызвал авиацию: по-видимому, его командир не был новичком в такой игре и знал, что немец не даст досмотреть транспорт, успевший тем временем без зазрения совести переменить греческий флаг на итальянский.
Отто показал Гауссу на две быстро увеличивающиеся точки в небе: самолёты стремительно приближались от берега. Вскоре они были над транспортом и сбросили по его курсу первую бомбу. Это было требование остановиться. Неужели республиканский миноносец решится досматривать транспорт на виду у немецких военных кораблей? Но почти тотчас Гаусс вздрогнул от неожиданного удара — затрещали зенитки «Дейчланда». Все небо между линкором и транспортом покрылось рваными хлопьями чёрных дымков.
Один из самолётов закачался, метнулся на крыло и, оставляя за собою длинный шлейф густого чёрного дыма, с крутым снижением пошёл к берегу.
Но второй самолёт не уходил. Он снизился к транспорту. Генерал не мог бы сказать, что произошло дальше: страшный толчок воздуха, казалось, столкнул с курса даже махину «Дейчланда». На месте транспорта осталось только море огня, извергающего к небу обильные клубы чёрного дыма.
Республиканский миноносец, как веретено, буравя воду, стремительно уходил на юг. К Гауссу подошёл командир корабля.
— А второй-то самолёт всё-таки удрал! — сказал Гаусс. — Наверно, на свой аэродром?
— Полагаю.
Гаусс смерил взглядом расстояние до берега, где виднелись белые постройки городка.
— Мне кажется, что аэродром расположен там?
— Совершенно верно.
— Расстояние не так велико… — Гаусс пожевал губами. — Я плохо разбираюсь в морских делах, а будь это на суше…
Командир оживился:
— Вы полагаете… м-м… Город заслоняет аэродром?
— Заслоняет? — Гаусс навёл бинокль на группу сверкающих на солнце белизною домов. — Хм… Вы говорите, заслоняет?
— Точно так, — не понимая, к чему клонит генерал, ответил командир.
— Хм… какие-то жалкие домишки — и вдруг «заслоняют»!.. Могли бы и не заслонять…
Он опустил бинокль и, усмехаясь только тонкими губами, проговорил:
— Мы на суше не придаём значения таким пустякам…
Моряк понимающе рассмеялся и отдал команду об открытии огня.
Пока выполнялось приказание, он сказал Гауссу:
— Прежде всего мы уничтожим эту маску, прикрывающую аэродром, чтобы она не мешала вам наблюдать…
Он ещё не успел договорить, как Гауссу пришлось с болезненной гримасой прижать руки к животу, чтобы унять в нём сосущую боль, возникшую от залпа орудий главного калибра.
Над городом почти мгновенно вместе с чёрными столбами поднятой разрывами земли появилось пламя пожаров. Оно было отчётливо видно простым глазом, несмотря на яркий солнечный день. Гаусс, не отрывая глаз от бинокля, любовался внушительной картиной. Городок давно перестал блистать на солнце белизною своих домов. Огромное облако дыма и пыли скрыло его от взоров Гаусса. Ему надоело смотреть, и он отдал бинокль Отто. Барабанные перепонки болезненно реагировали на каждый выстрел. Он уже подумывал, не попросить ли командира корабля прекратить огонь, но тот и сам уже догадался скомандовать башенной артиллерии отбой, так как видел, что генерал страдает от звуков канонады. Дело уничтожения городка могли довести до конца орудия меньших калибров.
Гаусс ещё раз, больше из желания доставить удовольствие улыбающемуся и оживлённо болтающему со своими офицерами командиру, чем из собственного любопытства, навёл бинокль на то место, где недавно уютно белел опоясанный садами городок. Не было больше ни городка, ни садов. Над беспорядочными серыми контурами, следом за ударами пушек, взлетали тучи земли и кружились в неподвижном воздухе ленивые клубы дыма.
Продолжая улыбаться от удовольствия, командир корабля подошёл к Гауссу:
— Разрешите просить к столу?
— Что же, к столу так к столу! — В тон ему весело ответил Гаусс, довольный тем, что кончился несносный шум стрельбы и что эта маленькая встряска возбудила у него аппетит, какого он уже давно не испытывал.
26
Взятие Бриуэги прошло гораздо легче, чем предполагал генерал Матраи. Её судьба решалась занятием окружающих высот, и итальянцы, продолжавшие откатываться вдоль Валенсийского шоссе, очистили Бриуэгу почти без сопротивления. В местечке осталось даже немало целых стёкол, не говоря уже о домах. А каково было ликование жителей, когда они увидели, наконец, людей в синих комбинезонах!
Вторые сутки, пока отдыхала бригада, Матраи ходил, как именинник: в победе республиканцев под Гвадалахарой Интернациональная бригада сыграла не последнюю роль. Генералу редко доводилось отдыхать, но зато, освободившись от дел, он даже танцевал. И как танцевал!
— Все-таки ты врёшь, Тибор! — сказал ему один подвыпивший старый крестьянин. — Ты родился в Испании.
— Нет, я мадьяр, самый настоящий мадьяр! — со смехом воскликнул Матраи.
— Как же ты можешь тогда так танцевать?.. Клянусь Иисусом, в тебе не меньше огня, чем в испанце!
— Это большая похвала, старина, однако ты ошибаешься, если думаешь, что в жилах венгров течёт вода.
Старик почесал затылок, совершенно так же, как это делали диды в Беликах. Глядя на него, Матраи расхохотался ещё веселее. Но старик, словно обрадовавшись новому доводу, остановил его:
— И всё-таки врёшь…
— Может быть, ты не веришь, что в ком-нибудь, кроме испанцев, течёт настоящая кровь?
— О нет, Тибор… Разве мы не видели, как льётся кровь кругом?.. Подлая кровь разбойников-итальянцев и благородная кровь наших солдат. Нет, нет! Я о другом…
— Ну, ну! Смелей!
— Скажи-ка правду: ведь ты не генерал?
Матраи схватил старика за плечи и увлёк его в таком стремительном танце, что у того голова пошла кругом.
— Пор диос! Так не пляшут даже в Испании!..
Крестьянин, обессиленный, опустился на скамью и восхищёнными глазами следил за Матраи. Вот это генерал! Первый генерал, который разговаривал с ними, пил из одного стакана и, уж, конечно, первый и последний, который не велел величать себя доном. Необыкновенный генерал! Даже не верилось, что такие бывают.
Крестьяне глядели на Матраи горящими от восторга глазами. Старики подходили к нему с просьбой отведать из их порона. И подумать только: он ни разу не отказался — запрокидывал голову, и струя била ему прямо в рот. И ни капли мимо, честное слово! Поищи второго такого не испанца!
А потом, когда бриуэгцы спели свои песни, Матраи тоже запел. Он пел родные венгерские песни. В них и вправду было ничуть не меньше хмеля, чем в испанских. Иисус и Мария! Что это были за прекрасные песни!
— Слушай… — сказал старик, расхрабрившись. — Вот говорит народ, солдаты твои говорят, будто… ты из Москвы.
