пустыни». Это у вас здорово выходит.
Благодаря тому, что внимание его было сосредоточено на руках Гесса, готовивших смесь, Геринг не заметил быстрого пристального взгляда, брошенного на него из-под косматых бровей при словах «Устрица пустыни».
— «Устрица»?..
— «Устрица пустыни», — повторил Геринг. — Вы же сами поили меня.
Гесс в сомнении покачал головой:
— Первый раз слышу… — Несколько мгновений он испытующе смотрел на Геринга, преодолевая желание спросить, откуда тот знает это название. Но только сказал: — Звучит это, во всяком случае, здорово.
— Зверская штука.
Из-за двери донеслись звуки не то радио, не то граммофона.
— Это единственная пластинка, которую он признает? — спросил Геринг.
— Фюрер часто слушает этот марш.
— Похоронный марш?! Скверная склонность.
— Вагнер!
— Не спорю, но почему именно траурный марш? Почему «Гибель богов»?
— Он любит это без всяких ассоциаций…
— А я люблю пластинки только с весёлыми названиями!
— Кажется, фюрер хочет переписать эту музыку по-новому.
Геринг громко расхохотался.
— Когда я жил в Швеции, там тоже был один оригинал, писавший симфонии, не умея прочесть ни одной нотной строки.
Гесс хмуро посмотрел на собеседника, а Геринг снова расхохотался и подошёл к двери, из-за которой доносились звуки вагнеровского марша.
Гесс остался сидеть в глубоком кресле, потягивая коктейль, и, прищуря один глаз, словно целясь при стрельбе, глядел на жирный затылок Геринга. Его подмывало крикнуть Герингу что-нибудь обидное, так как он ненавидел его и боялся. Можно было бы напомнить, что в Швеции «господин министр» сидел в сумасшедшем доме и лично он, Гесс, не уверен в том, что лечение там было доведено до конца… Вероятно, и тот сумасшедший творец симфонии был его коллега по дому умалишённых… А может быть, даже то был сам Геринг?
Геринг постучал и вошёл к Гитлеру, не ожидая ответа.
Гесс подошёл к двери и прислушался. Доносившиеся голоса были не очень ясны, но, напрягая слух, можно было разобрать почти всё, что говорилось.
Слышались взволнованные шаги Гитлера, часто останавливавшегося, выкрикивавшего чьё-нибудь имя и снова принимавшегося ходить.
Гитлер: — Хорошо, я согласен. Теперь запишите: Хелльдорф.
Геринг: — Хелльдорф служит у меня по коннозаводству и совершенно безвреден.
Гитлер: — Человек, знающий о поджоге рейхстага столько, сколько знает этот ваш граф, не может быть безопасен!
Геринг: — Я за него ручаюсь:
Гитлер: — Час тому назад я тоже готов был прозакладывать голову за Рема.
Геринг: — Есть кое-что поважней этого Хелльдорфа…
Наступило молчание. Не было слышно даже шагов Гитлера. Гесс представил себе, как тот остановился около склонившегося над списком Геринга.
Наконец Гитлер нетерпеливо крикнул:
— Ну?! Кого вы ещё имели в виду?
Геринг: — Я говорю о… Папене.
Снова воцарилось молчание. И снова Гесс представил себе, как поражённый Гитлер, раздвинув короткие ноги, стоит перед Герингом. Молчание не прерывалось, пока Геринг не спросил:
— Как же с Папеном?
Гитлер: — Он не лучше других… Он никогда не примирится с тем, что мы сели ему на шею.
Геринг: — Вероятно.
Быстрые шаги Гитлера приблизились к двери. Гесс поспешно вернулся в кресло. Когда Гитлер вбежал в комнату, Гесс беззаботно рассматривал свои карманные часы.
— Что вы об этом думаете?! — с порога крикнул Гитлер.
— О чем? — недоуменно спросил Гесс.
— Что делать с Папеном?
Гесс пожал плечами.
— Если бы не был жив Гинденбург, я бы не колебался.
— Я того же мнения.
Гесс понизил голос до шопота, которого не мог слышать Геринг.
— Дайте приказ, но только устный, так, чтобы… — Гесс кивнул в сторону двери, за которою остался Геринг, — отвечал он.
Гитлер круто повернулся на каблуках и выбежал из комнаты.
Сквозь незатворенную дверь Гесс слышал, как Гитлер спросил Геринга:
— Вы вписали Папена?.. Хорошо, необязательно писать. Достаточно того, что я вам говорю. Хотя я уверен, что второго такого помощника себе не найду. Во всяком случае, пошлите ему вот это письмо…
Гитлер умолк. Гесс слышал, как перо царапает бумагу, под нажимом нервной руки фюрера.
Через минуту Гитлер громко прочёл своё письмо Папену, кончавшееся словами: «…Ваше сотрудничество в имперском кабинете, которому вы посвятили столько сил, чрезвычайно ценно. Моё отношение к вам истинно дружеское. Я буду рад помощи, которую буду получать от вас и впредь. Гитлер».
— Непременно перешлите это ему, — сказал Гитлер. — Сегодня же. Слышите?
— У вас есть ещё кто-нибудь? — спросил Геринг.
— Мы забыли Кара.
— Записываю.
— И оба Штрассера, конечно.
Гесс принялся смешивать коктейль. Со стаканом в руке он подошёл к окну и растворил его. Утренний воздух вместе со щебетаньем птиц ворвался в комнату, как дыхание другого мира — светлого, удивительного, почти неправдоподобного. Над миром поднималось солнце. За тёмными силуэтами гор его ещё не было видно, но серебро их снежных вершин уже стало розовым.
За спиною Гесса послышались шаги. Когда Гесс обернулся, у столика с бутылками стоял Геринг и приготовлял себе напиток.
— Ну? — спросил Гесс.
— Кажется, договорились! — Геринг старательно встряхнул стаканчик и, отведав смеси, прищёлкнул языком. Он допил смесь и облизал липкий от ликёра палец. Как большинство наркоманов, он не курил, но зато любил сладости.
— Дело Гиммлера — не прозевать, кто из этого списка будет в Мюнхене, кто в Висзее. — Геринг с минуту помолчал. — Надо проследить и за самим Гиммлером. Что бы вы ни говорили, я ему не очень верю.
Гесс кивнул.
— От имени фюрера прошу вас наблюдать за Гиммлером. У вас для этого найдутся люди… Сколько в списке? — спросил Гесс.
— Около полутора тысяч, — сказал Геринг и, попрощался.
Но прежде чем он вышел, Гесс тихо спросил.
— Вы так и не показали ему плакат?
Геринг рассмеялся.
