— Ещё пригодится. Он может заколебаться в последнюю минуту.
Несколько мгновений Гесс стоял задумавшись, словно забыв об окружающем. Его маленькие глазки, спрятавшиеся в глубоких глазницах, прикрытых клокастыми бровями, уставились в угол. Тонкие губы сжались ещё плотней, чем обычно, так что рот казался старчески провалившимся.
Гесса привело в себя шуршанье автомобильных шин за окном.
Уехал Геринг.
Гесс пошёл к кабинету, за дверью которого все ещё слышались тяжёлые, торопливые шаги Гитлера.
При появлении Гесса Гитлер резко остановился и чуть-чуть попятился.
Его глаза насторожённо следили за каждым движением Гесса.
— Вы держали себя прекрасно, — с оттенком покровительства сказал Гесс.
Гитлер расправил плечи.
— Я буду обращаться с ними, как с собаками! — проворчал он.
— Не вздумайте тронуть Геринга.
— Он мне надоел!..
— Ну вот!..
— Совсем не то… вовсе не то! Я просто ненавижу этого проклятого борова. Я ему не верю! — крикнул Гитлер. — Я не уверен даже в том, что он не ведёт двойной игры! Кто мне поручится, что Геринг не держит нож за пазухой! Кто поручится?
— Гиммлер!
Гитлер рассмеялся тихим, шипящим смехом:
— А за Гиммлера?
— Гейдрих.
— А за Гейдриха?
— Кальтенбруннер.
— А за него? За всех других? Кто, кто?
— Я.
— А за генерала? За каждым углом по генералу! И каждый думает только о том, как со мною разделаться, чтобы сесть на моё место.
— Не нужно показывать, что вы кого-нибудь боитесь. Старики просто торгуются. Вот и все.
— Если бы в этом было все дело.
— Только в этом.
— Вы всегда во всем уверены. Кто вам сказал, что они не устроятся и без нас с вами?
— Ни один здравомыслящий человек не даст ни пфеннига этим людям.
— Пожалуй, вы правы, — неуверенно пробормотал Гитлер. — Американцам с ними тоже не договориться.
— И вы, мой фюрер, должны твёрдо усвоить: никто не станет без личного интереса таскать для нас каштаны из огня.
По внезапно заблестевшему взгляду Гитлера видно было, что он о чём-то догадался.
— Вы видели Шрейбера?
— Да…
— Что он говорит о займе?
— Англичане, как всегда, хотят иметь больше, чем заслужили.
— Так пусть он наплюёт на них. Пусть ищет деньги в Америке.
— Он так и делает.
— Тогда и генералы будут нашими. Все! Все до одного! — в восторге воскликнул Гитлер.
— Вероятно.
— А тех, кто не захочет… к чорту таких! К дьяволу, заодно с Ремом.
Гитлер порывисто повернулся и, не прощаясь, пошёл к двери, видневшейся в глубине кабинета. Уже взявшись за ручку, он обернулся к Гессу и крикнул:
— А этому старому Гауссу скажите: если он вздумает хитрить…
И Гитлер быстро вышел, хлопнув дверью.
Гесс подождал, пока не затихли его тяжёлые шаги, и снял телефонную трубку.
— Вы не спали, Гиммлер?.. Геринг передаст вам утверждённый фюрером список наград к тридцатому июня. На вас падает Мюнхен и Висзее. Что?.. Нужно справиться… Фюрер на вас рассчитывает… И вот что… — Гесс сделал большую паузу, как бы подыскивая слова. — Вы должны проследить за тем, чтобы Геринг придерживался списка, — там есть его друзья… Фюрер? Чувствует себя прекрасно… Спокойной ночи. Хайль Гитлер!
Он придавил пальцем рычаг телефона и набрал новый номер.
— Гейдрих?.. Не сердитесь, что разбудил. Я просил Гиммлера проследить за выдачей наград по списку, который передаст ему Геринг. На вас лежит ответственность за то, чтобы Гиммлер не проявил своеволия в отношении каких-нибудь лиц. Понятно?.. Конечно, мы так и думаем, вы с этим справитесь… Отлично. Спите. Хайль Гитлер!
Он потянулся движением уставшего человека.
Прислушался. Вокруг было тихо. Из другого мира, за растворёнными окнами, доносился едва слышный, множимый горным эхом перезвон колоколов — стада выходили на пастбища. Гесс снова потянулся и вышел.
В доме царила тишина. Не нарушая её, без малейшего звука отворилась дверь, и в комнату вошёл человек. На нем был зелёный фартук слуги, в руках — тряпка и метёлка из петушиных перьев. Прежде чем приступить к уборке, он внимательно осмотрел корзинку для бумаг, пепельницы, вазы, вынул все бумажки, все обрывочки и сложил в карман. Лишь после этого он принялся смахивать пыль петушиной метёлкой.
22
Мысль о привлечении через посредство Шверера отставных офицеров к работе штаба подал Гауссу генерал Пруст, состоявший когда-то со Шверером в дружеских отношениях.
Каждый, кто видел Пруста впервые, охотно поверил бы тому, что интриганство не только не входило в привычки этого бравого генерала, но, пожалуй, даже было ему противно. Но знавшие Пруста ближе не поддавались обману при виде его широких жестов, громкого смеха и подчёркнутого неумения говорить шёпотом. В военных кругах он был известен как один из самых ловких интриганов. Не принадлежа к генеральному штабу, он уже в веймарский период играл кое-какую роль. Слывя доверенным лицом и даже любимцем отстранённого командующего рейхсвером Гаммерштейна, он умудрился в то же время быть в дружеских отношениях даже со Шлейхером. К тому же он занимал должность помощника Гаусса по Берлинскому военному округу.
Наигранная жизнерадостность Пруста оказывала, повидимому, мало влияния на сухого, насторожённо прислушивающегося к каждому его слову Шверера. Поджав губы, Шверер сумрачно поглядывал на своего бывшего приятеля.
Пруст пытался убедить его в том, что настало время перейти к практической работе по сколачиванию армии.
Ворчливо, словно сердясь на то, что и он вынужден говорить, Гаусс тоже сказал несколько слов.
— Необходимо понять, se figurer bien clairment[4], что вопрос поставлен просто: malntenant ou jamais[5], сейчас или никогда армия должна остаться нашей, или все мы должны перестать существовать.
— Моё дело — оперативная работа, — возразил Шверер.
— Как только мы получим окончательную уверенность в том, что раз и навсегда являемся хозяевами своих солдат, придёт и большая оперативная работа! — Гаусс на мгновение замолк и, натянув на сухое лицо нечто вроде улыбки, закончил: — Если, конечно, вы откажетесь от старых бредней о немедленной молниеносной войне на востоке! Il faut abandonner cette ideee absurde [6].
— Никогда! — с неожиданным жаром воскликнул Шверер. — Вы не имеете права не понимать, что…
