Мадам Жув спросила:
— Вы ещё не стали коммунистом, господин Лоран?
— Это чрезвычайно интересно, то, что здесь написано, — взволнованно проговорил Лоран и, забыв, что газета дана ему на несколько минут, снова погрузился в чтение.
«Чем же объяснить в таком случае систематические уступки этих государств агрессорам?
Это можно было бы объяснить, например, чувством боязни перед революцией, которая может разыграться, если неагрессивные государства вступят в войну, и война примет мировой характер. Буржуазные политики, конечно, знают, что первая мировая империалистическая война дала победу революции в одной из самых больших стран. Они боятся, что вторая мировая империалистическая война может повести также к победе революции в одной или в нескольких странах…»
Лоран с азартом ударил ладонью по развёрнутому листу.
— Вы понимаете, мадам, этот человек глядит так далеко вперёд, как неспособны смотреть все наши министры, вместе взятые, — прошлые, настоящие и будущие. Честное слово!
— О ком это вы?
Но Лоран так и не ответил на её вопрос, он с увлечением читал дальше.
«Но это сейчас не единственная и даже не главная причина. Главная причина состоит в отказе большинства неагрессивных стран и, прежде всего, Англии и Франции от политики коллективной безопасности, от политики коллективного отпора агрессорам, в переходе их на позицию невмешательства, на позицию „нейтралитета“…»
Мадам Жув скрутила папиросу и ловко заклеила её толстым, как баклажан, языком. Заметив, что Лоран сложил газету не по фальцу, сердито пробормотала:
— Вы обращаетесь с газетой так, словно заплатили за неё!
— Прошу прощения, — спохватился Лоран и тщательно разгладил ладонью складку. Он собирался было найти место, на котором его прервала газетчица, но она решительно сказала:
— Давайте-ка её сюда: прохожие начинают обращать на вас внимание. Этак люди подумают, что каждый может читать всё, что ему понравится, не заплатив ни сантима!
— Честное слово, ещё одну минутку! — умоляюще проговорил он.
Но она уже ухватилась за угол листа и потянула его к себе.
— И вообще в мои интересы вовсе не входит, чтобы ажан видел, как возле моего киоска собираются разные люди читать «Юманите».
Но Лоран не мог вернуть газету, не дочитав страницу.
— Я заплачу вам за неё, — сказал он. — Можете записать за мною два су.
— Платить собираетесь, когда получите работу?
Не отдавая себе отчёта в том, что делает, Лоран сорвал с шеи красный шарф и бросил на прилавок.
— Вот залог!
Он вернулся в парк, сел на скамью и нетерпеливо нашёл место, на котором остановился.
«Формально политику невмешательства можно было бы охарактеризовать таким образом: „пусть каждая страна защищается от агрессоров, как хочет и как может, наше дело сторона, мы будем торговать и с агрессорами и с их жертвами“. На деле, однако, политика невмешательства означает попустительство агрессии, развязывание войны… …не мешать агрессорам творить своё чёрное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а ещё лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, — выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, „в интересах мира“, и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия…»
По газетному листу поплыли вдруг зелёные, красные и жёлтые круги. Они расплывались, смешивались друг с другом, превращаясь в огненных змей. Одновременно Лоран почувствовал нестерпимую резь в желудке.
Он в страхе закрыл глаза; такого приступа не было ещё никогда. Схватка была недолгой, но когда он поднял веки, огненные хвосты попрежнему кружили перед глазами и лоб его был покрыт обильным потом. Он прижал пальцы к глазам, и круги, вспыхнув на мгновение снопами лиловых брызгг, исчезли.
Фу, какая боль была в желудке!.. Но где же это объявление, которое ему нужно?.. Ах, да, зал «Арколь». В семь тридцать. Сегодня. Двенадцатого марта… Разве сегодня двенадцатое марта? Почему же такой собачий холод? У него зуб не попадает на зуб. Поплотнее затянуть шарф на шее. Он же отлично знает, что на шее у него должен быть шарф. Зал «Арколь», семь тридцать. Не опоздать бы… Если уж суждено подохнуть с голоду, то он хочет знать, почему… А может быть, дело ещё и не так плохо? Эти ребята, там, могут показать выход. Честное слово! Если они похожи на генерала Матраи или на Стила, то они расскажут, как свернуть шею таким проходимцам, как Блюм и его друзья, да и не только им, а и всем, кто стоит поперёк дороги настоящим французам, — всем от де ла Рокка до Даладье. А пора, честное слово, пора!
Двое проходивших по аллее мужчин видели, как Лоран поднялся со скамьи, сделал два шага и, пошатнувшись, упал. В одной руке у него была газета, другою он судорожно шарил около горла, словно искал конец шарфа. Когда он упал, пиджак его распахнулся, и прохожие увидели резко выступающие, как у скелета, ребра.
Один из этих прохожих оглянулся, отыскивая взглядом полицейского, но другой, приглядевшись к Лорану, схватил своего спутника за рукав:
— Постойте, Гарро! Я знаю этого парня: это же эльзасец Лоран, из батальона Жореса.
Видя, что спутник хочет поднять Лорана, Гарро спросил:
— Куда мы его денем?
— Возьмём к себе.
— Интербригада?
— Конечно же. — И он бережно вытащил из стиснутых пальцев Лорана номер «Юманите».
Гарро побежал к воротам парка и подозвал такси. Когда они хотели поднять Лорана, тот очнулся. Несколько мгновений он озирался по сторонам, ничего не понимая, потом, вглядевшись в лицо одного из них, вдруг обнял его за шею и неловко прижался к его лицу небритой щекой.
— Я узнал тебя, Цихауэр, честное слово, узнал…
Через день Лоран и Гарро вместе выходили с Северного вокзала. Они расстались с Цихауэром, уехавшим в Гавр, чтобы сесть на пароход, уходивший в Ленинград.
Лоран сказал на прощанье Цихауэру:
— Ты, Руди, непременно передай привет генералу Матраи, слышишь? Если я ему понадоблюсь, ты теперь знаешь, где меня найти.
В кармане Лорана лежал теперь паспорт Даррака, того самого беспалого скрипача, с которым они когда-то служили у генерала Матраи. На паспорте стояла чехословацкая виза, которая позволит Лорану вместе с Гарро поехать в Прагу.
— Но вы уверены, мой капитан, — почтительно спросил эльзасец, — что там действительно нужны такие люди, как я?
Гарро похлопал его по плечу.
— Если французы не поспешат сменить кабинет, то каждый хороший солдат будет на вес золота.
— У чехов?
— Не может быть, чтобы никто так и не попытался схватить Гитлера за руку, — неопределённо ответил Гарро. — Ну, а если его схватят, он будет огрызаться.
— Вы говорите это так, словно война не доставит вам ничего, кроме удовольствия.
— Я бывалый солдат, старина, — весело откликнулся Гарро, — и убеждён, что дела не придут в порядок, пока Гитлеру не перешибут хребет.
— Одному ли Гитлеру нужно его перешибить? — проговорил Лоран совершенно таким же тоном, каким когда-то с ним самим говаривал Стил.
28
Приближаясь к усадьбе, Роу понял, почему шефу вздумалось вызвать его в место, столь удалённое от Лондона. Усадьба была расположена так, что к ней нельзя было приблизиться, оставшись
