21
Эгон заехал домой проститься с матерью и неожиданно застал там отца. Генерал не хотел показать, что приехал раньше обычного ради сына. Сидя в будуаре жены, он молча слушал её жалобы на покинувших её детей. Даже Эрни, её маленький Эрни, совсем забыл свою старую мать!.. При воспоминании о любимце нос Эммы покраснел.
Это выглядело слишком глупо, чтобы сердиться.
Не обращая внимания на жену, генерал увёл Эгона в кабинет и стал расспрашивать о работе.
Он слушал Эгона с нескрываемым интересом. Сегодня он гордился сыном. Настоящее швереровское семя. Молодец, молодец Эгон!
Генерал не мог усидеть на месте. Он вскочил и пробежался по кабинету. Он и себя-то почувствовал бодрее, моложе!
— Молодец, малыш! Брось бредни о покое и прочей чепухе! — Маленький, подтянутый генерал остановился перед Эгоном и хлопнул его по плечу. — Твоя машина — не последний козырь в колоде, которой будет играть Германия! Кое-кто будет кричать, что колода краплёная. Нас будут обвинять в нечистой игре. Но пусть кричат! Мы доведём игру до конца. До конца! — Он рассмеялся. — Значит, и ты, наконец, понял, что Германия должна стать Европой? В неё должно собраться все. И тебе перепадёт оттуда кое-что!..
Раздражение Эгона поднялось сразу. Он хотел уехать из Германии, оставив её родной и любимой, а тут ему говорят бог знает что!
— Ты помнишь условие? — спросил Эгон. — В обмен на машину — свобода.
— Да, да! Ты будешь богат и сможешь жить в любом месте Германии.
— Басня о соловье в золотой клетке, — раздражённо сказал Эгон.
Сухие старческие пальцы Шверера впились в плечо Эгона. В голосе старика послышалась страстность, которой Эгон ещё никогда не слышал.
— Ты хочешь сказать, что намерен уйти за пределы родной страны? Ты — единственный Шверер!
Генерал порывисто привлёк его к себе и, поднявшись на цыпочки, поцеловал. Он не мог достать до лба Эгона — мокрый старческий поцелуй пришёлся в переносицу.
Эгон стоял молчаливый и угрюмый. Ему хотелось вытереть влажную переносицу. Он чувствовал, как рвётся нить, связывавшая его с отцом, со всем, что его окружало, с этим домом.
Первый раз в жизни они переменились ролями: Эгон указал отцу на стрелку часов, напоминая об отъезде.
Генерал опустил голову, сгорбился.
Он стоял маленький, старый. Совсем старый и жалкий.
Так прошло несколько мгновений. Наконец Шверер поднял голову, выпрямился и, посмотрев сыну в глаза, протянул ему руку.
Эгон с облегчением переступил порог отцовского кабинета. Как казалось ему — навсегда.
Он велел позвать Лемке.
Франц пришёл подтянутый и строгий.
— Прощайте, Франц. Может быть, мы никогда не увидимся.
Лемке огляделся.
— Здесь не место торчать шофёру. Вытребуйте меня у генерала на час раньше. Автомобиль — самое подходящее место для разговоров.
— Отец, наверно, и не подозревает, что его автомобиль превратился в конспиративную квартиру на колёсах.
— К счастью, нет!
Через четверть часа они сидели в автомобиле. Вместо того чтобы ехать на вокзал, Лемке кружил по городу.
— Выкиньте из головы ваши сомнения! Где бы вы ни были, оставайтесь сыном своего народа.
— Мне надоело, — резко сказал Эгон. — Все твердят на разные лады: служи Германии, будь немцем!
— Нет, доктор, все мы говорим о разном. Просто «быть немцем» — это вовсе не то, чего я от вас хочу. Быть честным — вот что нужно.
— То-есть… быть с вами?
— Да!.. А то, что мы все говорим о Германии, должно вам доказать, что она не перестала существовать, хотя каждый из нас и вкладывает свой смысл в слово «Германия».
— Той Германии, о которой говорите вы, Франц, больше не существует. Они перекраивают её на свой лад. Теперь, когда между Гитлером и генералитетом нет разногласий, наци крепче, чем когда-либо.
— А вы уверены, что между ними все ладно? Рейхсвер снёс это тухлое яйцо — Гитлера. А такая курица, как рейхсвер, не сможет примириться с тем, что ею командует её же цыплёнок. Генералы хотят стоять на горе и командовать. А там стоит ефрейтор с шайкой штатских купцов.
— Вы — моя совесть, Франц, — грустно сказал Эгон, — а от совести-то я и хочу скрыться.
Лемке вынул из кармана конверт.
— Передайте Цихауэру, — сказал он.
— Сумка снова пригодилась? — улыбнулся Эгон.
Автомобиль остановился перед вокзалом.
В подъезде вокзала Эгона ждали Бельц и Винер.
Через несколько минут Винер, Эгон и Бельц были в купе.
Штризе и Эльза ехали отдельно, в третьем классе.
Стук колёс становился все более частым. Он гулко отдавался в обшитом деревом вагоне третьего класса. Мимо окон мелькали дома Шенеберга. На стрелке Эльза едва удержалась на ногах. Держась за стенку, она прошла в купе.
Штризе предупредительно очистил ей место у столика. Она молча уставилась в окно. Штризе предложил ей журналы. Она взяла их, но, не раскрыв, уронила на колени.
Поезд набирал ход. Движение вагона становилось все более плавным. Его больше не швыряло на стрелках. За окнами прошли увенчанные сиянием неона радиомачты Кенигсвустергаузена.
Но вот и эти огни исчезли. Берлина больше не было. Неужели правда, что она вырвалась? Живая? Эльза сдерживалась, чтобы не заплакать. Может быть, в чужой, свободной стране ей удастся вылечить тело и душу?
Эльза оторвалась от окна. За стеклом осталась только пустая темнота ночи. Изредка мелькали огни, от быстрого движения поезда сливавшиеся в сверкающие полосы. В дверях купе показался Эгон.
— Я за вами! Идёмте ужинать, — приветливо сказал он молодым людям.
Эльза колебалась. Она чувствовала себя плохо, но соблазн побыть с Эгоном был слишком велик.
Штризе вёл Эльзу по коридорам раскачивающихся вагонов.
Бельц весело помахал им рукой из-за столика. Рядом с Бельцем гордо топорщился чёрный клин бороды Винера.
— Сюда, Пауль, сюда! — крикнул Бельц.
Для этих двух не происходило ничего особенного. Через месяц или через год, но те же огоньки за окном будут для них мелькать в обратном направлении. Они это знали и были спокойны.
Бельц подул в кружку, чтобы отогнать пену, сделал глоток и громко сказал:
— Пильзен! — Он обвёл спутников взглядом. — Я пью за Пильзен, господа! Честный немецкий Пильзен. К чорту Пльзень. Мы покажем чехам их настоящее место. Прозит, господа!
Штризе высоко поднял свою кружку.
— Да здравствует немецкий Пильзен!
Остальные молчали. Винер натянуто улыбался. Эльза смотрела в чёрную пустоту окна. Эгон уставился в карту кушаний.
22
Едва успев поздороваться с вошедшим в номер Роу, Монти быстро проговорил:
— Вы должны меня выручить, Уинн!
— Постойте, не так поспешно.
