ОЧЕНЬ КОРОТКО О ТОМ, КАК ВСЕ СЛУЧИЛОСЬ
— С чего же начать? — сказал Кручинин, когда все уселись и хозяйка налила в стаканы горячего кофе.
Кручинин поглядел на сидящего рядом со мною, связанного по рукам и ногам лжепастора:
— Если я в чём-нибудь ошибусь, можете меня поправить. Итак: первую, совершенно твёрдую уверенность в том, что так называемый пастор если и не является непосредственным участником убийства шкипера, то, во всяком случае, имеет основание скрывать истинного виновника, я получил после фразы, произнесённой им ещё на борту «Анны» в роковое утро смерти Хьяльмара.
Он сказал мне: «Мой взгляд нечаянно упал в иллюминатор, и я увидел Кнуда… Я успел только отчётливо увидеть его фигуру, когда он бежал вдоль пристани и скрылся за первыми домами». Преступник, однако, упустил тогда одно: ведь и я мог взглянуть в тот же самый иллюминатор! Это я должен был сделать чисто машинально, даже если бы безусловно доверял «пастору»… К стыду своему, должен признаться, что до того момента я ему верил. Но в ту минуту он утратил моё доверие, и вот почему: иллюминатор, в который «пастор» якобы видел убегающего убийцу, был плотно задёрнут шторой. Я тогда спросил «пастора»: «Не трогали ли вы тело убитого?» И он ответил: «Нет». А штора была придавлена телом шкипера. Значит, она была задёрнута до убийства, а не после него. Это было первым зерном сомнения в показаниях «пастора». После этого я вынужден был не доверять ему ни в чём.
Не знаю, что толкнуло «пастора» затеять игру с отпечатками пальцев на хлебном мякише, — продолжал Кручинин. — Может быть, сначала он хотел только проверить, имеем ли мы — я и мой друг — представление о дактилоскопии. «Пастора» съедало сомнение: опознаю ли я его, если мне удастся получить его оттиски и сличить их со следами на кастете и на клеёнке, которую я, кстати говоря, взял при нём со стола в каюте? Увы, тогда я ещё не знал точно, с кем имею дело! А на клеёнке оставалась вся его левая пятерня, когда он опёрся о стол, нанося удар несчастному шкиперу. Может быть, он этого и не заметил, но инстинкт опытного убийцы, никогда не забывающего о возможности преследования, заставил его заметать следы. Именно ради этого он «склонился в молитве» и у меня на глазах хотел рукавом стереть свой след с клеёнки. Такие вещи редко удаются.
На минуту Кручинин задумался и затем, так же спокойно продолжал:
— Итак он занялся игрой в хлебные шарики и очень ловко сумел подсунуть моему другу (так что тот ничего не заметил) отпечатки кассира вместо своих и потом, во втором туре игры, — свои вместо отпечатков кассира. «Пастор» немедленно убедился в успехе этого хода: мой друг поделился с ним тем, что узнал убийцу — кассира. «Пастор» почувствовал себя в безопасности и решил, что для, успеха порученного ему дела — сохранения ценностей подпольного фашистского фонда — нужно только отделаться от моего досадного присутствия. Но для этого он оказался слишком плохим стрелком в темноте.
При этих словах все присутствующие удивлённо переглянулись.
— Должен вам сказать, — продолжал Кручинин, — что, отправляясь на охоту за мной, «пастор» совершил третью по счёту ошибку, хотя и не очень грубую. Он приходил к кассиру за его ботинками. И в садике кассира на мокром гравии совершенно отчётливо отпечатались характерные следы туристских ботинок «пастора». Таких ботинок нет ни у кассира, ни у кого из нас. Взгляните на его подошву, и вы поймёте, что однажды, мельком увидев её, я уже не мог ни забыть, ни спутать её след с каким бы то ни было другим. Если бы за своими ботинками приходил сам кассир, он неизбежно наследил бы вот этими морскими сапогами. К тому же ему не нужно было ни топтаться у калитки, ни ходить вокруг дома, чтобы убедиться, что его дочери нет дома: он её не боялся. За ботинками кассира придти в принципе стоило. Этим «пастор» ещё крепче смыкал вокруг кассира кольцо улик: следы на кастете плюс охота на меня. Уже два звена. Но вот следующая оплошность «пастора». Узнав, что кассир получил от меня деньги в благодарность за то, что он якобы сообщил место сокрытия ценностей, «пастор» не поверил его уверениям, будто кассир мне ничего не говорил. «Пастор» имел свои основания: кассир, обманувший своих соотечественников, с лёгким сердцем мог обмануть и немцев. Поэтому «пастор» хотел с ним разделаться. Для этого, конечно, можно было найти иной способ, а не стрелять в него сквозь свою собственную куртку, как это сделали вы, — последние слова Кручинин обращал исключительно к «пастору».
— Я не стрелял в него… — пробормотал немец.
— Неправда! — резко сказал Кручинин. — Сейчас я точно объясню, как вы стреляли. Кассир взял вас под левый локоть. Правой рукой вы вынули пистолет и, рискуя ранить самого себя, в двух сантиметрах от собственного сердца произвели выстрел. Пистолет вы держали слишком близко, поэтому ткань вашей куртки опалена, жёлтые волоски верблюжьей шерсти вместе с пулей вошли в ткань чёрного пальто кассира. Если вы вооружитесь лупой, то сможете убедиться в этом. Если же вы ко всему этому попробуете набросать схему расположения двух входных и одного выходного отверстий, проделанных вашей пулей, то поймёте, что…
— На кой черт вы всё это рассказываете? — перебил Кручинина лже-пастор.
— Неужели вы думаете, что я дал бы себе труд пояснять всё это именно вам? Я говорю это для окружающих, — спокойно возразил Кручинин, — им это интересно, а вы… вы только объект моих объяснений. Припомните, как в школе разведки вам давали наставления, куда стрелять, куда бить, как скручивать руки, как «в походе» без надлежащего оборудования пытать людей. Не так ли, Хельмут Эрлик?..
При этом имени немец сделал попытку вскочить. Жилы на его лбу налились, глаза вылезли из орбит. Но, связанный, он тут же рухнул обратно в кресло. Рухнул и затих.
— Вы забыли, Эрлик, что и у моей страны есть счёты с вами. Вы забыли, как однажды ездили отсюда в «командировку» на финский фронт; вы забыли, что там делали… Оттуда я и проследил вас. Это было не так-то легко. Добравшись до островов и потеряв там ваш след, я уже решил было, что вам удалось удрать.
Дверь порывисто отворилась, и в комнату вбежала Рагна. Она была так взволнована, что нам не сразу удалось уловить смысл её сообщения. Оказалось, что когда она привела к гроту в горах отряд горожан и они вскрыли ящики, то нашли в них только… камни.
При этих словах Эрлик огласил комнату таким радостным хохотом, какого я, кажется, ещё никогда не слышал.
Кручинин движением руки остановил его.
— Вы напрасно тратите силы на этот смех, Эрлик, — сказал Кручинин. — Он никого не обманет. Вы отлично знаете, за что убили старого шкипера.
— Я всегда знаю, зачем делаю то или другое, — нагло усмехнулся немец.
— Вот, вот. Вы узнали, что Хьяльмар проник в вашу тайну, вернее, пока только в тайну вашего клада. Вы испугались того, что он может поделиться ею ещё с кем-нибудь, а там за кладом доберутся и до вас. Так?
— Так.
— Мне остаётся только выяснить: как вы узнали, что он раскрыл тайну клада?
— Я подслушал его разговор с Кнудом на «Анне».
Было уже совсем темно, и тишина стекала с гор. Она ползла на запад, к едва слышному отсюда шороху моря. Я сел на камень и задумался. Мне показалось, что со стороны гор, оттуда, куда убегает светлая полоса шоссе, доносится какой-то странный напев. Я прислушался. Да, это было пение. Сначала один голос, потом целый хор. Голоса приближались. Когда ещё невидимое шествие приблизилось, я стал различать среди голосов звонкий молодой баритон. Он задорно и мужественно пел о горах, о море, о чудесных девушках, живущих в горах на берегу моря. Песня показалась мне знакомой. Я силился вспомнить, где её слышал.
Вот я увидел и тёмные силуэты людей на дороге. До них оставалось не больше сотни шагов, когда я бросился им навстречу: впереди группы шёл Кнуд.
Я не в состоянии здесь описать, что произошло, о чём мы говорили. Но я никогда не забуду того, что
