— Серьезно? — произнесла она в некотором замешательстве. Когда Томас успел это сделать? Ее пальцы нервно поглаживали ножку бокала. Выпитое уже начинало действовать, грело желудок.
— Ты сейчас преподаешь литературу или письмо? — поинтересовался он.
— В основном веду семинары.
Томас застонал от сочувствия.
— Я пытался этим заниматься. У меня мало что получалось. Я не мог скрыть своего неуважения к этой работе.
— Да, это проблема. — Линда слегка повернулась к нему и положила ногу на ногу. В этот вечер на ней была другая, сшитая на заказ блузка, но та же самая юбка. Он наверняка поймет, к чему эта униформа.
— Расскажи мне про этот колледж — какой он? — попросил Томас. — Никогда не бывал там.
Она рассказала ему, что это четырехугольный двор в форме креста, с часовней на одном конце и несимметрично расположенной гостиницей на другом. Каменные здания, арки, металлические оконные переплеты — все сделано под старину, по примеру Оксфорда-Кембриджа, хотя было построено в последние два десятилетия. Это учебное заведение, не отмеченное никакими достоинствами или уродствами, ничем новым, чем обладал бы любой институт, который бы по- настоящему развивался. Это универсум, возникший из земли полностью сформировавшимся, не отдав дань возрасту. («Как Америка», — заметил Томас.) Иногда он напоминает какие-то сценические декорации, хотя драмы, которые там разыгрываются, достаточно реальны: многочисленные любовные связи между преподавателями и учащимися, злоупотребление алкоголем на студенческих вечеринках, чуть ли не эпидемия самоубийств (главным образом среди женского пола), бесконечные интриги завистливых преподавателей.
— Я считаю, что моя задача — поощрять к творчеству. Трудно учить человека писать.
— Ты поощряешь неуспевающих учащихся?
— Приходится.
— Может, ты просто напрасно тратишь их время? И свое?
— Для этого я там и нахожусь. Полагаю, если бы мне попался по-настоящему безнадежный случай, я предложила бы альтернативу. Если бы считала, что студент сможет с этим справиться. Но я немного трушу, когда дело доходит до критики. И еще, я человек доверчивый.
Он улыбнулся.
— Я ужинала с Мэри Ндегва, — проронила она.
— Я почти не встречался с ней.
— Она очень выразительно и ярко пишет о том, что утратила, чего ей не хватает.
— Ну, в этом суть всей ее поэзии.
— Молодой Ндегва, сын Мэри, работает сейчас в Министерстве финансов.
Томас снова с удивлением покачал головой — человек, который сам себя изолировал и потому так поражается переменам; человек, чей ребенок погиб в пять лет.
— Малыш Ндегва, — произнес он почти с благоговением. — Я никогда не мог написать о Кении. Кажется, это не мое.
— Мы были там лишь гостями.
В соседней комнате заиграло пианино. Бар быстро заполнялся. Им с Томасом приходилось говорить громче, чтобы слышать друг друга.
— Я иногда думаю о Питере, — сказал Томас. — Если бы я мог просто позвонить ему и извиниться.
Линда пригубила свой напиток.
— Я не могу вспомнить, как мы занимались с ним любовью, — проговорила она. — Знаю, что это было, но не могу увидеть. И не могу понять, как могла быть так близка с человеком и при этом не удержать каких-то воспоминаний о времени, проведенном с ним. Не знаю, то ли я просто забыла, то ли никогда не придавала этому особого значения. — Она помолчала. — Как ужасно об этом говорить. Я умерла бы от мысли, что значила так мало для человека, за которым была когда-то замужем.
Томас молчал. Возможно, он боролся с желанием спросить, помнит ли она, как они занимались любовью.
— А ты знаешь, что мы занимались любовью всего четыре раза? — спросил он. — За все эти годы? Четыре раза.
— Формально, — уточнила она.
— Рич трахал мою жену. Я видел их в бинокль. Он отказывался, но я никогда ему не верил. Это было занозой в наших отношениях все годы. Если все было действительно так, то я никогда не смог бы простить его, и он это знает. Если же я был не прав, то он никогда не простит мне того, что я считаю его способным на такое. Так или иначе, дело дрянь.
Линда ждала, что Томас расскажет о Риче больше, но он молчал. Она заметила, что Томас стал как-то сильнее сжимать губы, отчего казался более настороженным. Она подумала, существует ли вообще такая вещь, как человеческое приличие?
— Спасибо за выпивку, — сказала она. — Но мне нужно возвращаться в номер. Я беспокоюсь о сыне. Сегодня любовник Маркуса собирается отвезти его в реабилитационный центр, если, конечно, тот согласится. — Она сделала паузу. — Мой сын — «голубой».
Томас выглядел даже не шокированным, а почти раздавленным этой новостью, словно груз — груз всех этих фактов — был уже невыносим.
— Это открытие было для тебя тяжелым?
— Это? Нет. Не то чтобы очень. — Она медленно встала с табурета. — Хотя наверняка будет.
Сообщений ни от кого не поступало. Когда Линда попробовала набрать номер Маркуса, голос Дэвида произнес: «Вы дозвонились до счастливого жилища Дэвида Шульмана и Маркуса Бертоллини». Она сжалась от страха за Маркуса.
— Это может означать, что они сейчас на пути в Братлборо, — объяснила она Томасу, который устроился в кресле в углу спальни. Положив подушку под спину, Линда села на кровать, сбросив туфли и вытянув ноги на покрывале. Томас снял куртку. — Что сталось с Донни Т.? — вдруг спросила она.
— Почему ты подумала о Донни?
— Не знаю. Он всегда был на грани.
— Катастрофы, ты хочешь сказать.
— Или большого успеха.
— Победил успех. Он сейчас какой-то банкир и стоит миллионы. Сейчас, наверное, уже миллиарды.
Линда улыбнулась и с удивлением медленно покачала головой. Она представила, как Донни Т. сидит на заднем сиденье «боннвиля» Эдди Гэррити, пересчитывая долларовые купюры в тусклом свете единственного фонаря на пирсе. Может быть, не риск был соблазном для него столько лет назад: возможно, все дело было просто в деньгах.
— Я хочу рассказать тебе о Билли, — произнес Томас. Его слова поразили ее, но, взглянув на него, она поняла, что именно это все время занимало его мысли; и она подумала, что его потребность без конца рассказывать ту историю, в сущности, не очень отличается от желания недавно родившей женщины подробно описывать пройденное испытание всякому, кто готов выслушать ее. Она сама делала то же самое.
— Я снова и снова прокручиваю все у себя в голове, — начал Томас. — Я всегда воображал, что если бы смог просто как-то дотянуться и ухватить какую-то крошечную деталь, один только факт, то мог бы легко изменить все. — Томас сполз в кресле и уперся ногами в край пуфа. — Во-первых, это была придуманная, фальшивая командировка. «Глоб» наняла Джин, чтобы та сфотографировала место, где сто с чем-то лет тому назад были убиты две женщины. В 1873 году. На островах Шоулз. Знаешь эти острова?
Линда утвердительно кивнула.
— Правда, я никогда не была там.
— Поскольку было лето, у Рича возникла идея совместить командировку Джин с небольшим отпуском.
