увидели перед собой на расстоянии не более пятидесяти метров полыхающие снопы огня. Это горели дома.
Водитель резко затормозил.
— Господин майор! — громко закричал Хахт, стараясь перекрыть треск и шипение раздуваемого ветром огня. — Вон тот четвертый от нас дом невредим…
Вдруг затрещали автоматные очереди. Это стреляли советские автоматы. Пули пробили крыло машины.
— Выходи! Ложись!
Тельген, который уже успел открыть левую дверцу, вытолкнул Хахта из машины и бросился рядом с ним в снег. Водитель, падая на него, охнув, схватился за плечо.
— Меня ранило!
Укрывшись за машиной, майор приставил к губам сложенные рупором руки и что есть силы крикнул:
— Нихт шиссен, фердамт нох маль! Них шиссен! Нихт шиссен!
Наступила тишина. Затем чей-то голос спросил:
— Пароль?
— Смерть фашистам! — откликнулся Ахвледиани.
— Какого же черта вы говорите по-немецки?
После того как майор объяснил, в чем дело, всем было приказано выйти из-за машины с поднятыми вверх руками. Им пришлось перешагивать через трупы убитых.
Выяснилось, что село вскоре после освобождения русскими вновь подверглось сильной контратаке немцев.
— Нам удалось отбить атаку всего лишь час назад, — объяснил командир батальона. — Пленные, которых вы ищете, сейчас находятся в Ольшане. Но вам придется немного переждать. Дорога на Ольшану пока еще занята противником.
Ждать, опять ждать…
Это нарушало все планы Ахвледиани. Приказав Тельгену и Хахту позаботиться о том, чтобы водителю сделали перевязку, он решил пройти по деревне.
Перед низеньким домиком с камышовой крышей стояло несколько разбитых грузовиков и обгорелый бронетранспортер. Освещенные пламенем горящих соседних домов, перед входом толпились десятка два советских солдат. Входя в дом, они снимали каски.
«Что бы это могло означать?» — устало подумал Ахвледиани и только теперь почувствовал, как он измотан. Сняв ушанку, он прошел за солдатами через сени в просторную горницу. Там он увидел старика, держащего в руках керосиновую лампу.
Обращаясь к окружившим его солдатам, старик торжественным голосом рассказывал им о каком-то Тарасе Григорьевиче, который родился в этом доме 9 марта 1814 года. r семье Екатерины Акимовны и ее мужа Григория и прожил здесь первые три года своей жизни.
Ахвледиани понял, что речь идет о поэте и художнике Тарасе Григорьевиче Шевченко, родоначальнике украинской литературы. Майор, сразу же позабыв о своей усталости, вспомнил поэму «Гайдамаки», прочитанную им несколько лет назад, и несколько строк из «Завещания». Эти строки сейчас звучали совсем по-современному:
Старик был неутомим. Он рассказывал все, что ему было известно об истории села Моринцы, о том, что Шевченко, будучи уже знаменитым поэтом и художником, постоянно приезжал в свои Моринцы и в соседнюю Кириловку, где впоследствии жили его родители, что земляки поэта всегда поднимались на борьбу за свободу и права против панов, в гражданскую войну против белогвардейцев и прочих банд, что они помогали Конной армии Буденного, когда она проходила через их село.
— Первой женщиной, вступившей в колхоз после Октябрьской революции, была здесь Анастасия Григорьевна Удоменко, правнучка поэта, — торжественно продолжал старик.
Кто-то из солдат вдруг шутливо спросил:
— А ты, папаша, случайно, не родственник Тараса Григорьевича? Уж больно ты на него смахиваешь!
Раздался дружный хохот. Как выяснилось, старик действительно был одним из внуков брата поэта.
— Ах, пожалуйста, подождите еще немножко! — попросил старик, заметив, что некоторые из солдат уже направились к выходу. Он куда-то исчез и вскоре появился с невзрачной черной тетрадью в руках. Раскрыв тетрадь, он протянул ее стоявшему рядом с ним лейтенанту. Это была «Книга отзывов».
Приглушенным голосом лейтенант прочел последний отзыв:
— «Мы еще вернемся, Тарас Григорьевич! Капитан Борисенко, август 1941 года».
Воцарилось недолгое молчание.
Лейтенант взял карандаш и записал в тетрадь:
«Мы уже вернулись! Лейтенант Жданов, февраль 1944 года».
Дрожащими руками старик наклонил к себе голову лейтенанта и расцеловал его в обе щеки.
У Ахвледиани на глазах выступили слезы.
К счастью, плечо водителя было только слегка поцарапано. Он отказался от предложения немцев доставить его на перевязочный пункт.
— Я дойду сам, — сказал он. — Ждите меня здесь. — Он отвел их в какой-то дом, попросив солдат, которые там сидели и лежали, освободить местечко для «немецких товарищей».
— Антифашисты они! — заявил он им грозным тоном. — Понятно? Ребята что надо! — Для подтверждения своих слов он выставил вверх большой палец. — Наш майор скоро сам придет за ними. Ясно?
Тельген дотронулся до плеча шофера, на котором проступило темное пятно крови, давая понять, что необходимо немедленно сделать перевязку. Потом он огляделся вокруг. Солдаты ели, курили, но большинство спали или просто дремали. Никому не было дело до «ребят что надо». Позади был тяжелый боевой день.
Тельген решил использовать возможность и поговорить с лейтенантом.
— А как вы, собственно говоря, попали в Союз немецких офицеров? — спросил он напрямик.
Хахт понимал, что в новой обстановке ему не остается ничего другого, как завоевать доверие. Его самолюбие не позволяло, чтобы к нему относились пренебрежительно.
И он рассказал, как ему жилось после того, как он попал в плен, как лечился в госпитале, а затем находился в лагери для выздоравливающих, где ему помогли обрести новую надежду на жизнь.
— До того времени, откровенно говоря, я испытывал страх перед будущим. Да и кто после Сталинграда вообще верил во что-то? Как оно будет выглядеть, это будущее, что в нем исчезнет и что
