отправляется на свою. Все! Так мы решили.
– Нам легче увидеть тебя мертвой, чем предательницей, – завершила мать.
«Это конец!» – Оля шла, не разбирая дороги, не слыша проклятий, что слали ей вслед шоферы.
Между тем жизнь многочисленных «отказников» Ленинграда шла своим чередом. Многие сидели «в отказе» более двух десятков лет. Кто-то ушел в диссиденты, кого-то отправили в лагеря, кто-то затаился до поры… Подрастала следующая поросль упрямых и свободолюбивых, несмотря на все угрозы и репрессии. Они изучали историю своего народа, изучали язык, праздновали национальные праздники, гордились маленькой, далекой и заветной страной…
Ося давно хотел примкнуть к этим упрямцам, прекратить «сепаратный» бунт. Его до поры удерживала Оля. Она еще надеялась на понимание родителей, давала частные уроки по математике, воспитывала Анечку. Да и Ося понемногу наладил свои дела, оформлял книги в Петрозаводске, на отшибе, продавал от случая к случаю свои картины… С уходом же в профессиональные «отказники» все полетит к чертям. Оля видела изможденные лица этих борцов – многие из них, бывало, падали в обморок от голода…
В то же время неопределенность существования ничего хорошего не сулила – Ося видел, как переменилась Оля, как гасли ее глаза.
Зимой Ося поехал в Москву, на заработки в издательства. Вернулся окрыленный – Москва бурлит. Зародилось новое движение – «Бедные родственники». Они активно протестуют против бюрократических формальностей ОВИРа, выходят с плакатами на улицы, их активно поддерживают зарубежные правозащитники. Власть взбудоражена. «Отказников» понемногу начали выпускать… Ничто так не окрыляет, как победа, маленькая, едва пробившаяся, но победа, – в Ленинграде пахнуло надеждой.
Оля давно не испытывала подобного азарта. Человеку ее склада важно видеть цель – это все определяет. Терять больше нечего. Нет, она не уйдет из жизни, она будет бороться до конца. Одной своей внешностью – открытый ясный взгляд больших серых глаз под темными, красиво изогнутыми бровями, чуть припухлые трепетные губы, аккуратный, точно очерченный носик и добрая улыбка, с ямочками на округлых щеках, – она внушала окружающим надежду на успех, поднимала дух и настроение. Такая не могла предать, оставить, обмануть. От своих обид, от обид многих славных, честных людей, с которыми она познакомилась в эти годы на порогах государственных учреждений, в Оле пробудилось какое-то мессианское нетерпение. Оля прониклась мыслью: маленькая борьба за себя, за свою семью есть часть большой борьбы за всех, за справедливость, за свободу для всех – русских, украинцев, татар… Да, началась борьба за исход евреев на свою родину, а выльется она в борьбу за свободу других людей – здесь, в России. Уверенность в правоте своего дела заставила ее иначе взглянуть на ценности, которые доселе окружали ее жизнь. Эти ценности давно начали терять свою значимость, особенно после встреч с родителями, а теперь вообще исчезли из ее жизни. Классическая формула: «Патриотизм – последнее прибежище негодяя» – приобрела вполне осязаемые формы. Людьми должна править иная идея: «Патриотизм – форма свободы, форма человеческого достоинства».
Никогда еще жители окраинного ленинградского района Купчино не видели у подъезда ничем не примечательного дома машин с дипломатическими номерами. Журналисты, сотрудники зарубежных правозащитных организаций проявляли интерес к движению «Бедные родственники», штаб-квартира которого находилась под крышей дома Латинских. Единственное оружие «отказников» – гласность. Та самая гласность, о которой заговорили с приходом нового лидера страны – Михаила Сергеевича Горбачева. Заговорить-то заговорили, а между тем тюрьма «Кресты» ломилась от контингента, поверившего в эту «гласность»…
Художник Ося с помощниками-«отказниками» принялись рисовать огромные плакаты: «Виктор Сердюк – отпусти свою дочь Ольгу на свободу!», «Дедушка Витя – дай моей маме самой решать свою судьбу!»… Плакатов было пять, красочных, броских, на деревянных опорках. Задача простая – выставить плакаты у главного входа в обсерваторию, где работал отец Оли.
Оля, как официально признанный руководитель организации, взяла на себя разработку всех «мелочей». Определила дату – девятое марта 1988 года. Послала в исполком запрос на разрешение демонстрации. Письменно предупредила дирекцию обсерватории, партийные органы. Сделала все, как советовали опытные москвичи. Чтобы не дать будущему суду обвинить организацию в нарушении закона… Сообщила зарубежным корреспондентам. Поставила в известность консульства Англии и Франции. И лично вице-консула США господина Гудрича…
Ночью Латинские не могли уснуть – решали, как быть с Анечкой, ей ведь только девять лет. Точку поставила Оля:
– Наш ребенок, как ни печально, должен быть боец. Должен быть готовым ко всему. После восемнадцати она отсюда уедет, пусть одна, но уедет. Анечка завтра будет рядом с нами. И все!
Сотрудники Геофизической обсерватории имени Воейкова в это утро были озадачены – на тихой улочке у обсерватории они насчитали три милицейские «ракушки» и две машины «скорой помощи». С чего бы это?.. Семейство Латинских и их сподвижники собрались в условленном месте у станции метро «Площадь Мужества». Казалось, это кучкуется группа туристов, если бы один из них не придерживал детскую коляску, а макушку другого паренька дерзко не украшала плоская шапочка-кипа. Кроме того, многие в руках держали рулоны и чертежные тубусы. Оживленно переговариваясь, группа двинулась по улице Генерала Карбышева к обсерваторскому комплексу… Оля вглядывалась вдаль – проходными дворами от Политехнической улицы должны появиться зарубежные журналисты и наблюдатели из консульств, так договорились – присутствие митингующих обеспечивала группа поддержки. Однако пока Оля видела лишь милицейские «воронки» и машины «скорой помощи»…
У главного входа в обсерваторию группа остановилась, рассредоточилась вдоль тротуара и развернула свои плакаты. Так, вероятно, Тимур и его команда предъявляли ультиматум хулигану Квакину – не хватало только пионерского горна… В окнах обсерватории появились любопытствующие лица…
Казалось, они уже вечность стоят перед сумрачным обсерваторским корпусом. Но прошло всего минуты две или три. И тут боковым зрением Оля увидела бегущих от «воронков» милиционеров…
– Кто позволил?! – проорал грузный офицер. – Где разрешение на пикет?! Вы писали в исполком? А вам не ответили?! Сворачивайте свою наглядную агитацию!
В машину их! – приказал он подчиненным. – Подгоняй сюда транспорт!
Последовала безобразная возня. Часть плакатов в суматохе превратили в клочья, а часть, как вещдок, свернули и отправили в чрево «воронка» вместе с «Бедными родственниками». Ося подсадил Анечку, Оля протянула руки из вонючего «транспорта» и приняла дочь. С высоты машины она заметила в окружающей толпе ребят из группы поддержки.
– Только без рук, без рук! – огрызался Ося на милицейское усердие.
