рядом кресло, она деловито развернула конфету. Вскоре я узнал, что ее зовут Лизи, ей четыре годика и едет она в Портленд, штат Орегон, к дедушке Крису… Конфета Лизи понравилась. Она отщипывала от нее небольшие кусочки и отправляла в рот, показывая меленькие зубки и не переставая рассказывать какую-то историю. Я слушал с умилением… Родных внуков у меня нет, есть два мальчугана – Максимка и Данечка, дети мужа дочери от предыдущего брака, два славных существа, добрых, крепких, настоящих янки, но прекрасно владеющих русским языком, словно живут они не в американской глубинке, а в Петербурге. Удивительно… Сплошь и рядом я встречал детей, которые в «солидном» возрасте покидали Россию и через несколько лет начисто забывали родной язык. А Максимка и Данечка, прожив на свете соответственно десять и восемь лет, пока Россию не видели, но много чего знают о далекой родине своих предков… Таков результат методики воспитания их отца, Андрея Фалалеева.
Таинственное пятно
В Петербурге на Каменном острове стоит угрюмый, почерневший от времени двухэтажный деревянный дом, в котором в 1956 году и родился Андрей. Среди блистательных дворцов и особняков дом выглядит дедом, с лукавой усмешкой наблюдающим свое легкомысленное и спесивое семейство. Долгие годы дом был единственным городским частным владением Петербурга. Никто из временщиков-вождей не мог прибрать к рукам участок земли в элитарной части Северной столицы – земля была передана в частное пользование адвокату Виктору Антоновичу Плансону самим В. И. Лениным, что и служило надежной охранной грамотой. Адвокат Плансон, демократ по убеждениям, защищал большевиков в каком-то важном политическом процессе. И выиграл процесс. Вождь пролетариата всего мира, придя к власти, декретом закрепил за адвокатом принадлежащую ему землю на Каменном острове, учтя заслуги перед революцией…
Причудливы зигзаги судьбы. Адвокат-демократ Виктор Плансон был потомком французских дворян династии Плансонов де Реньи, которые появились в России вместе с армией Наполеона. Будучи раненным, офицер де Реньи так и остался в России, где он со временем обрел семью. Славными деяниями во благо России отмечена жизнь Плансонов на своей второй родине. Так, отец адвоката Виктора Плансона – Антон Плансон де Реньи – служил российским послом в Таиланде. Человек тонкий, знаток искусств, он собрал богатейшую коллекцию таиландской живописи и скульптуры, которую сын подарил Эрмитажу, – убежденный демократ еще раз подтвердил свою привязанность идеям социализма. А его внук по материнской линии Андрей, носящий фамилию отца-художника – Фалалеев, по своей жизненной позиции больше тяготел к прадеду, французскому дворянину, и из Союза Советских Социалистических Республик эмигрировал в Америку. Впрочем, мне кажется, Андрей равнодушен как к социализму, так и к монархии и скорее привержен идеям личной свободы и независимости – идеям Кропоткина.
Еще мальчиком Андрей впервые встретил свою будущую жену Ирину, мою дочь, в Ялте, куда их привезли на отдых матери, давно знакомые между собой по ленинградской жизни. Но интересы ребят не пересекались. Во всяком случае, в ватаге мальчишек, что вились вокруг Ирины в Ленинграде, я что-то Андрея не примечал. В дальнейшем Ирина вышла замуж за славного молодого человека, Сашу, а у Андрея появилась своя семья…
Мне ж довелось познакомиться с Андреем в середине семидесятых годов у себя в квартире. Никакой бороды у него еще не было, зато усы уже накрывали мягкие губы под коротким «аристократическим» носом. Серые глаза на несколько удлиненном, узковатом лице породистой белизны смотрели внимательно и иронично сквозь стекла очков. Манера разговора была уверенной, победительной… Молодые люди – Ирина, ее муж Саша и Андрей – обсуждали какие-то детали, связанные с оформлением бумаг для эмиграции… Андрей знакомился со мной, не скрывая снисходительности, – мол, мои литературные упражнения он и в грош не ставит и знакомство это целиком относит за счет родственных моих отношений с такими славными людьми, как Ириша и Саша. Выдержав вежливую паузу, Андрей откинул со лба крыло темно-русых волос и вернулся к прерванному разговору.
Почему я запомнил ту нашу первую встречу? Мелочные обиды глубже проникают в память, нежели проявленная кем-то доброта. Та щелка в душе, где прячется мелочность, хоть и затягивается с возрастом, но полностью закрывается только со смертью. Впрочем, у некоторых наоборот – с возрастом щель расширяется. Совершенной натурой обладает только Господь, наш всепрощенец…
Прошли годы. За это время случались события важные, второстепенные и совсем незначительные для меня. Важных было много: скажем, уход из жизни родителей. Или распад Иришиной семьи – мы с женой искренне и нежно любили Сашу, и время показало, что он того стоил. Кроме личных, чисто человеческих качеств, мне кажется, Саша был еще и настоящим мужчиной. Он не только устоял после такого драматического излома, но, спустя годы, обрел новую семью. И весьма преуспел по работе. Он член совета директоров и совладелец крупной строительной корпорации. И это, мне думается, еще не предел…
Второстепенных событий было еще больше – в основном, связанных с политическими переменами, начиная с середины восьмидесятых и по сей день. Перемены эти были порой смешными, порой трагическими, порой печальными. Но все равно – это какое-то для меня зазеркалье, которое ни в коей степени не касается моей личной жизни. Я выработал для себя такую установку, а иначе можно всерьез свихнуться. Это не равнодушие, это – самозащита. Правда, сердце иногда сжимается… когда я вижу, как ночью, скрываясь от глаз соседей, уважаемый в прошлом преподаватель института рассматривает с помощью фонарика содержимое мусорного ящика во дворе моего дома. А на экране телевизора в это время веселится сытое сборище людей, которых в порядочном обществе раньше и на порог бы не пустили, о которых знают – жулье и ворье. А время телевизионное они просто купили вместе с телестудией…
Незначительных событий – туча. Новые спектакли, новые фильмы в Доме кино, посиделки у друзей и знакомых, заботы о еде, лекарствах, литературные тусовки, выход новой книги (не у меня – у приятеля; когда выходит у меня, это уже важное событие), новые интрижки и старые интриги, снятие очередной кардиограммы сердца и сдача крови на сахар – словом, забот полон рот… Сплетни, слухи и просто болтовня. Так, однажды услышал от знакомых, что сын Тамарочки Плансон – тот самый, что живет в Америке, Андрюша, – разошелся с женой-американкой, и двое их сыновей живут попеременно то у матери, то у Андрея, в его холостяцкой квартире. И Тамарочка очень переживает, ведь Андрею скоро стукнет сорок. «Конечно, – подумал я, заглянув на мгновение в ту щелку души, где пряталась мелочность, – кто станет жить с таким высокомерным типом…» И забыл! На годы забыл…
Но однажды телефонный звонок Тамары привел меня на Каменный остров, в старый деревянный дом. И мне было объявлено о… нашем родстве. Громкий лай рыжего спаниеля Рички, главного охранника дома, вывел меня из состояния некоторого замешательства…
Я пил чай с вареньем из райских яблок, что в изобилии росли на земле, дарованной вождем мирового пролетариата адвокату-социалисту, а взгляд блуждал по стене, где в рамочках и без висели фотографии моего нового зятя Андрея Фалалеева – только уже с бородой.
С тех пор я частенько захаживал к Тамаре, примечая, как с годами увеличивается количество фотографий на стене… Вот Андрей с Ириной, закинув лыжи на плечи, идут по склону поросшей ельником горы на Аляске. Вот они у кромки прибоя на Гавайях. Вот они в кимоно на балконе гостиницы в Японии. Вот они у входа в жилище аборигена Австралии. Вот они в высоких сапогах бредут по кенийской саванне… И еще с десяток фотографий, снятых в различных уголках мира… Но это не были места, отмеченные досужим путешествием, это были места работы Андрея…
Поодаль, над старым роялем, белеют другие фотографии… Вот Андрей в Кремле рядом с начальником
