хочу. Нет, мы с тобой сработаемся. Ты парень толковый.
«Какая челюсть. Дать бы ему крюк правой и накрыть халатом», — подумал Филипп. Шанцов его раздражал.
— Я не срабатываться пришел, а работать!
— Так много не наработаешь. За двадцать лет я всяких перевидал. Такие тоже попадались. Возненавидят — сломают! Иди, иди… Обойдемся! А ты чего уговариваешь?! — повернулся Шанцов к Воробьеву. — Уговаривать всякого?! Требовать надо!
Воробьев от неожиданности вздрогнул, хлопнул кулаком по крышке какого-то прибора и проговорил, бойко глядя на Филиппа:
— Требовать надо, и все.
— Что вы толкуете? Начальства нет?! — встрепенулся Рябчиков. Он работал под Шанцова.
Филипп повернулся и отошел.
День был пасмурный. Цех освещался сиреневыми трубками. Кому взбрела в голову мысль назвать этот свет дневным?! Нелепость! Свет ложился пятнами на стенки и верстаки. Станки казались игрушечными, покрытыми сиреневым лаком.
Прескверное настроение. Все началось с утра. С утра шел дождь. Когда до завода осталось два квартала, Нина оглянулась, выскользнула из-под накидки и заторопилась вперед, одна. Конспирация. Филипп ее догнал. «Перестань! С этим надо считаться. Особенно тебе». — «Почему мне?! Тебя замочит дождь». — «Лучше дождь, чем сплетни». — «Мне все равно. Я люблю тебя!» Он это произнес довольно громко. Люди в блестящих дождевиках напоминали лошадей, покрытых попонами. Никто не оглянулся. Никого это не интересовало. Их любили другие.
Филипп снял накидку и набросил на Нину. «Возможно, она не хочет, чтобы кто-то нас видел. Кто-то один», — мелькнуло в голове. Лакированная пирамидка отдалялась от него. Так испортилось настроение.
— Филипп! Можно тебя на минутку?
Звал Коля. Тот самый механик, что работал с ПОА. Он вытащил шасси одного из трех приборов и что- то завинчивал.
— Знаешь, если ОТК примет приборы с такой биологической защитой, я напишу в министерство.
Филипп присел на край верстака.
— Миллиметр сообщил, что Терновский приказал принять. Так что учти, — продолжал Коля.
Его верстак был покрыт зеленой суконкой. На стене — белый листок с черными шашечками по диагонали.
— «Динамо» проиграло «Нефтянику»?! — воскликнул Филипп. — Когда?
— Один-ноль! Вчера по телику транслировали!
Филипп хлопнул ладонью по колену.
— Вчера?!
Он соскочил с верстака, резко оттолкнувшись руками.
— Да, Коля. Если забракуют прибор, значит, ты ни фига не получишь?
— Как так? Темного нашел! Я по браковочной получу. Меньше, правда.
…Филипп обходил расставленные по полу готовые приборы, пустые ящики, кадки с пальмами. Вчера? Вчера он был счастлив. Это может повториться сегодня, завтра, всю жизнь. Иначе не должно быть! Воспоминания — обрывками фраз, фонарными отсветами, запахом ее тела — врывались в сознание, будоража мозг, заставляя колотиться сердце… Под утро, когда кончился дождь, Филипп открыл окно. На улице прошумел первый трамвай… Они уснули. Весь воскресный день пестрел Цифрами расчетов, скупыми разговорами. Они не вспоминали прошедшую ночь, боялись чем-то смутить друг друга. Филипп думал, что она вечером уйдет. Боялся этой минуты. Но она не ушла…
Филипп не заметил, как очутился у кабинета Терновского.
— Войдите! А-а-а… Филипп Матвеевич!
На столе Терновского лежал ворох длинных белых бумажек — сдаточных. Он подписывал их. Одну за другой.
Филипп сел.
— Самостоятельный ты человек, я вижу, — с непонятной интонацией сказал Терновский.
— Да вот, стараюсь.
Филипп почувствовал себя взрослым, сильным мужчиной. Он знал, чего хочет. Нетерпеливо хрустнула во внутреннем кармане тетрадка с расчетами. Терновский продолжал подписывать. Из приглушенного репродуктора слышалась музыка.
— Ты женат, Филипп Матвеевич?
— ?
— Что ж ты молчишь? У меня в твои годы мальчишка рос. Ленька.
— А у меня в мои годы девочка растет. Трехлетняя. Лариска.
— Ну! А в документах ты холостой.
— Тогда чего же спрашивать?
Терновский посмотрел на Филиппа.
— И откуда это у вас, у теперешней молодежи?! Волю почувствовали. Раньше вам пикнуть не давали.
— А вам?
— Что — нам?
— Вам давали пикнуть?
— А мне и не надо было… Как у тебя со здоровьем? Спортсмен небось. Решил я тебя перебросить на испытание радиометрических станций. Будешь летать, получать летные, вспоминать старика Терновского. Сходи найди Рябчикова. Он специалист по этим вопросам. Ознакомься.
— А как же ПОА?
— Какое ПОА? А-а-а… Да бог с ним. Действительно, я маху дал. В такое спорное дело втянул свежего человека. Ну, давай, давай. Гуляй!
Терновский перебирал сдаточные, как опытный кассир перебирает пачку бумажных денег. Между толстыми пальцами белым пунктиром мелькали листки.
— Я спрашиваю, как же ПОА?
Терновский поднял глаза. В них светилось искреннее недоумение..
— ПОА примет Кудинов. Ну, гуляй, гуляй.
— Я не хочу гулять! — прервал Филипп Терновского. — Послушайте, Виктор Алексеевич. Вот расчеты. Я все подсчитал! Есть участки с уровнем в триста миллирентген.
Филипп вытащил тетрадь и шагнул к столу Терновского.
— Что это?
— Мои расчеты биологической защиты.
— Любопытно. Ты оставь их. Я ознакомлюсь. А мне служебную напиши. На всякий случай, мало ли?! Все подробно. И машинистке отдай, пусть простукает…
Филипп сложил тетрадь и сунул обратно в карман.
— Я все объясню директору!
Можно было подумать, что Терновский сейчас выстрелит из своей «двустволки»: в его светлых глазах-кругляшах сузились зрачки.
— Хорошо, подчиненный. Ты не знаешь, что к директору с таким вопросом непосредственно…
— А я обращусь!
— А я запрещаю!
«Плевать мне на твое запрещение, сволочь», — подумал Филипп. Он, не скрывая ненависти, посмотрел на Терновского.
Терновский подошел вплотную к Филиппу. Он был ниже ростом, и перед глазами Филиппа сверкал полированный шар его черепа.
— Вот что. Ты человек молодой, а я с тридцать пятого начальник ОТК и разные переплеты видел.
