случилось.
Филипп посмотрел в зал. Два кресла в ложе оставались незанятыми. Когда вспыхнул свет, в кресло у балюстрады пересела подруга Киры. Так ей было удобней. А в кресло Миши сел какой-то морячок…
— Будьте добры, позовите Нину.
— Это я.
— Извините… Мне необходимо вас видеть.
— Кто со мной говорит?
— Кира.
Через час они встретились. Нина ее узнала издали по голубому платью.
— Вы простите… Может быть, это глупая прихоть. Но мне надо было с вами встретиться, — сразу проговорила Кира, не здороваясь. Она хотела торопливостью скрыть смущение. Ей это не удавалось. Она почувствовала и смутилась еще больше.
Нина сделала вид, что ничего не заметила.
— Скажите, откуда вы узнали номер телефона?
— Неважно… Если вы не против, посидим в кафе.
— К сожалению, у меня нет с собой денег.
— Чепуха. Я немного захватила.
…Они поднялись по ступенькам и толкнули стеклянную дверь. Нина с любопытством оглядывала идущую впереди Киру. «Романтичная девица. Пока. Посмотрим, что будет дальше».
Цветные фонарики свисали на длинных шнурах с потолка. Желтые, красные и голубые. Столы и стулья на черных ножках… Несколько парней, усевшись на высоких табуретках вдоль бара, смаковали коктейль. Кто равнодушно, кто с деловым видом, а крайний справа, тощий блондин, с какой-то брезгливостью…
— Два кофе-гляссе, два заварных пирожных. Позже два бокала шампанского, — заказала Кира официантке.
Несколько минут они разглядывали зал. Кому-то надо начинать разговор. Вероятно, Кире. Это ее затея… Притом она оторвала Нину от дел. Столько надежд на воскресенье, и вдруг является незнакомая особа по имени Кира, и все летит к черту.
— Вы извините… Эта дурацкая выходка моего знакомого. Вчера. В Филармонии…
— Надеюсь, вы не для этого меня засадили в этот аквариум, — с досадой сказала Нина. Получилось неловко. Теперь сложнее начинать разговор. Можно, конечно, уйти. На улице легче.
Появилась официантка. На подносе тарелка с пирожными и две чашки. В кофе брошен кусочек мороженого.
— Обожаю кофе-гляссе, — проговорила Кира и опустила в чашку соломинку.
Нине питье через соломинку не доставляло удовольствия. Будто дразнишь себя. Тоненькая холодная струйка раздражала. Впрочем, скорее ее раздражала девушка с вытянутыми, чуть подведенными глазами. Нина переломила соломинку и сделала большой глоток…
К столику подошли два одинаковых молодых человека. В черных костюмах, с усиками, коротко стриженные. Можно подумать, что их рисовали под копирку.
— Девочкам скучно? Мы готовы повеселиться… — сообщил один.
— С нами? — спросила Кира. Второй принял это как приглашение и сел.
— Вас никто не звал, — расстроилась Кира. — В зале много свободных мест.
— Девочкам скучно, — бубнил первый. У него была сладенькая улыбочка. Сесть он почему-то не решался.
— Так вот… Проваливайте отсюда. Оба! — сказала Нина, ставя чашку на стол.
— Мы позовем милиционера, — решительно поддержала Кира.
— Никаких милиционеров… Просто вы получите по морде. Вначале один, потом второй, — спокойно произнесла Нина.
Пижоны не ожидали такого поворота. Лучше тихо удалиться. Кира зло глянула им вслед, поправляя прическу.
— В общем так, Нина… Я люблю Филиппа, — твердо проговорила Кира. — Я никогда ему об этом не говорила, но это так.
— Ну и что?
— Я хочу знать правду о ваших отношениях.
— Почему бы вам не спросить у Филиппа?
— Мне не позволяет гордость.
— А со мной позволяет?
— Да. Я вас почти не знаю. И притом вы женщина. Вы должны меня понять…
Происшествие с пижонами расположило их друг к другу. Нина улыбнулась. Кирина решительность ей понравилась.
— Что вы улыбаетесь?
— Так. Мне нравится ваш тон. И вы.
— Очень приятно… И вам не кажется, что я двойная?
— Двойная?
— Ну, двуличная… Филипп говорил, что я двойная. То боюсь испортить маникюр, живу консерваторской богемкой и ничему не удивляюсь. То скоблю пол, дрожу над полированным сервантом. И опять ничему не удивляюсь… Его бесило, почему я ничему не удивляюсь. А вы? Вы чему-нибудь удивляетесь?
— Вы смешная. И совсем еще ребенок, — произнесла Нина, поднося чашку к губам.
Кира продолжала:
— Филипп говорил, что во мне иногда обывательница занимается показухой и превращается в «модерновую чувиху», а иногда самостоятельный человек тянется к обывательщине… Он говорил, это борьба наследственностей…
Нина поставила чашку и с любопытством посмотрела на Киру.
— Иногда во мне пробуждается мамин характер, а иногда папин. Так утверждал Филипп.
— Ну, а вы какой себя чувствуете?
— Понимаете, Нина… Мне кажется, что если бы мама не занималась повседневной суетой, — пусть это называется обывательщина, — то папа не смог бы стать прогрессивно мыслящим человеком. Не было б условий. Согласитесь, приятно быть передовым, зная, что дома тебя ждет чудесный обед, и телевизор, и теплые шлепанцы. Поэтому передовой папа так любит отсталую маму.
— Вы не очень высокого мнения о своем отце.
— Я трезво рассуждаю.
Кира поддела соломинкой растаявшее мороженое. Официантка принесла два бокала шампанского. Это уже лишнее. Они забыли о нем. Но отказываться неудобно. Придется пить. С пирожными. До пирожных они тоже не дотрагивались.
…Нина медленно пила шампанское и наблюдала за Кирой. Как она волнуется! Боже мой, как она волнуется, эта Кира!.. И как я сразу не обратила внимания?! А ее глаза? Они сейчас беспокойные, даже тревожные.
Кира провела ладонью по лицу. Сверху вниз. Ей не хотелось окончательно выдавать свое волнение. Но она не могла сдержаться.
— Нина, вы… любите Филиппа?
— Нет.
Часто произносишь слово, лишь потом вдумываясь в его смысл. Только теперь Нина поняла, отчего ее не волнует встреча с Кирой. Почему она спокойна, абсолютно спокойна. Она не любит Филиппа. Это правда! Кира волнуется, а она нет. Она наблюдает! Тот, из-за которого она могла так же волноваться, погиб два года назад. Нелепо, трагично… Когда появился Филипп, он чем-то напомнил ей мужа. Особенно в тот первый вечер с тоскливым шумом дождя. Ночью она обо всем забывала. Днем мираж исчезал. Филипп младше ее… Он оглушен ее близостью. И только. Это временно, это пройдет, это у всех проходит.
…Кира что-то говорила. Нина не слышала.
