порасспрашивать о другом, о делах сына, о его жизни, пресекались Андроном, призывавшим отца к безотлагательному приезду. Расходы Андрон брал на себя.
Наконец Евсей Наумович положил трубку.
Он давно ждал звонка от сына с подобной вестью, так давно, что чувства притупились, сменились рассудочностью. Возможно и потому, что в последний свой приезд к сыну ему казалось: Наталья выглядит вполне прилично. И речь наладилась, и судорога не искажала ее лица. Более того, во время нескольких встреч с бывшей женой в доме сына Наталья взрывалась упреками к бывшему мужу, вспоминая всякую чепуху из их прошлой жизни. Да так зло, что даже Галю, невестку, брала оторопь. Словом, состояние Натальи ни в какое сравнение не шло с ее физическим состоянием в самый первый приезд Евсея Наумовича к сыну. Тогда Наталья поразила Евсея Наумовича в самое сердце. Потухший взгляд, несвязная речь, скованные движения, дрожащие руки. Болезнь Паркинсона проявилась у нее после смерти матери, Татьяны Саввишны. Считалось, что эта болезнь наследственная, но Евсей Наумович плохо знал генетическую родословную бывшей жены. Знакомство с ее предками ограничилось тестем, Сергеем Алексеевичем Майдрыгиным, крепким мужчиной, умершим в преклонном возрасте и, надо полагать, своей смертью. А что касалось купца первой гильдии и почетного гражданина города Витебска Шапсы Майзеля, то вряд ли он был подвержен болезни Паркинсона. Впрочем, в те времена эту болезнь принимали за разновидность падучей и не очень ею хвастались. Что же касалось наследственности со стороны матери, Татьяны Саввишны, там тоже для Евсея Наумовича темный лес, сама же теща покинула бренный мир во сне – остановилось сердце.
«Для чего я ей понадобился, – размышлял Евсей Наумович, мрачно глядя на телефонный аппарат. – В конце концов, человек я немолодой и девять часов висеть в воздухе – нагрузка уже не для меня. К тому же и с авиабилетом не просто. Хорошо, что виза американская есть или, во всяком случае, должна быть».
Евсей Наумович принялся шарить ногой по полу, у кровати. Один тапок оказался на месте, а второй как в воду канул. Чертыхнувшись, он так и поплелся в одном тапке, брезгливо отжимая от прохладного паркета пальцы босой ноги. Нащупал рукой выключатель. Яркий свет радостно выплеснулся на стены кабинета, заставленного книгами, на тахту под портретом маленького Андронки, на милые сердцу безделушки, преданно глядевшие со своих мест на хозяина. Загранпаспорт должен лежать в левом верхнем ящике письменного стола. Евсей Наумович сел в кресло, наклонился и потянул кольцо, продетое в ноздрю бронзовой львиной морды. Паспорт лежал на виду. Тощие орлы, отвернувшись друг от друга злыми головами, срослись хребтиной наподобие сиамских близнецов и, распустив два крыла, уселись в виде Герба страны на бурой обложке паспорта. «Общипанные петушки», – подумал Евсей Наумович и раскрыл паспорт. Нашел страничку с американским консульским штампом. Срок действия трехлетней визы заканчивался в декабре следующего года. Он вернул паспорт в ящик, хотя и не без некоторого разочарования – не хотелось ему ехать, хоть тресни. Ну, прилетит он. И что?! Чем поможет? Только будет путаться под ногами. Да и с врачами не поговорить с его английским. Надо было сразу сказать об этом Андрону, но язык не поворачивался, уж очень настойчиво звучал голос сына, даже категорически. Что в какой-то момент даже резануло Евсея Наумовича. Разве Андрон забыл об отношениях отца с матерью? С чего это ей взбрендило увидеть его? Конечно, он от всего сердца желает ей выздоровления, но если так легла карта, при чем здесь он – у него другая судьба. Если бы заболел он – фиг бы она прилетела из Америки. Ей и в голову бы такое не пришло. А тут – на тебе, свистнула, и Евсейка, точно мальчишка, должен бросить все и лететь черт знает куда. Андрон оплатит? Не в этом дело! Можно подумать, что они все годы жили в любви и согласии, что разлука раной саднила их сердца! Ни хрена подобного.
Евсей Наумович потянулся к пресс-папье. Бронзовый Зевс холодом остудил ладонь. «Купила! – бухтел когда-то Евсей Наумович. – А зачем? Сдуру и купила. Некуда было деньги девать, когда порой на самое необходимое не хватало. Вся она в этом! Эгоистка до мозга костей. И меня сейчас срывает с места по своей прихоти». Евсей Наумович отпихнул пресс-папье. Зевс тяжело качнулся, с укоризной вскидывая пустые бельма и раззявя беззубый рот.
– Завтра же уберу со стола эту хреновину, – он продолжал ворчать. – Почему завтра? Сейчас выставлю ее в прихожую, а завтра снесу в мусорный бак.
Евсей Наумович резко умолк. Упоминание о мусорном баке толчком вернуло его к тому, что мучило весь день. Как он может лететь в Америку, когда у него подписка о невыезде? Надо было об этом сказать Андрону! Сказать Андрону? Сказать о том, что он замешан в деле по статье о подстрекательстве к убийству!
Евсей Наумович несколько минут просидел в оцепенении. Потом поднялся и, оставив под столом тапок, босиком поплелся в спальню.
Он проснулся от крика, что доносился через раскрытую форточку. Один голос он узнал. Скандально заполошный, обильно сдобренный матом, он принадлежал бабе-дворнику, той, с необъятной грудью. Второй голос – низкий, с хрипотцой, точно рвали сухую парусину – принадлежал мужчине и тоже не отличался изысканностью выражений.
Дело явно шло к мордобою. Неожиданно скандал как-то резко прекратился. И в тишину выплеснулось мелкое тявканье псины. Во всяком случае, это был не сенбернар Аркаши-муравьеда, бас которого нельзя спутать ни с какой другой собакой. Да и время утреннего выпаса сенбернара давно миновало – на часах было четверть двенадцатого. Последнее, что запомнилось Евсею Наумовичу, было пять утра. Сколько же он спал? Часов шесть, ну, во всяком случае, часов пять, не меньше. Однако проснулся вовремя, не надо изнурять себя ожиданием – большинство учреждений наверняка уже работало, и звонок Евсея Наумовича не покажется настырным.
Помощница адвоката сказала, что Зуся в консультации нет, он, видимо, в тюрьме, но если очень нужно, можно позвонить на его мобильник.
Евсей Наумович подобрал со стола какие-то листочки, скомкал и со злостью швырнул их в форточку, сам не зная почему. Захлопнул форточку и прошел на кухню.
«Может быть поехать в консультацию и дождаться Зуся? – размышлял Евсей Наумович, осматривая содержимое холодильника. – Разговор тет-а-тет не то, что по телефону. Могут всплыть и непредвиденные обстоятельства».
Сардельки в целлофановом пакете купила Лиза. Евсей Наумович любил их с горчицей. Вскрыв пакет, он вытащил две сардельки и поставил варить. Разыскал в шкафу баночку с горчицей. По телевизору однажды просвещали, из каких компонентов делают сардельки. «Вероятно, это происки конкурентов, сосисочных королей», – предположила Лиза.
Евсей Наумович выключил под кастрюлей огонь. Лизе нравилось расправляться с сарделькой, ухватив ее пальцами, и есть без ножа и вилки, в этом было какое-то чувственное, звериное наслаждение пищей. А Евсей Наумович нет, он не мог без ножа и вилки.
Отрезанный кусок выворачивался из шкурки пегим аппетитным нутром, распространяя острый дух чеснока. Евсей Наумович макнул кусок в горчицу и беспокойно оглянулся. Оставил вилку, поднялся и пошел, нет – побежал в кабинет. Листочек с номером сотового телефона адвоката лежал на краю стола.
– Фу ты. Показалось, выбросил в форточку, – произнес вслух Евсей Наумович, сел в кресло и решительно придвинул к себе телефонный аппарат.
После какого-то треска и шума в трубке зазвучал голос Зуся. Евсей Наумович извинился и спросил, может ли Григорий Ильич уделить ему несколько минут. На что адвокат любезно ответил, что самый раз. Он застрял в автомобильной пробке на Обводном канале и, кажется, надолго.
Григорий Ильич Зусь слушал своего доверителя, не прерывая. Евсей Наумович даже пару раз окликнул его, не пропала ли связь. Зусь просил не волноваться, он слушает внимательно.
– Я вижу, вы не очень горите желанием лететь, – проговорил Зусь, дождавшись долгой паузы.
– Нет, нет, – испуганно ответил Евсей Наумович, – хочу, хочу. Но эта подписка о невыезде…
– Конечно, нарушение меры пресечения влечет более серьезное наказание. Содержание под стражей. Но все в руках следователя. Ваше дело, Евсей Наумович, как бы вливается в более крупное общее дело, связанное с преступлениями в родильных домах не только в городе, но и области. Посему следствие будет тянуться довольно долго. И практически тот Мурженко не очень стеснен во времени в работе с вами. Поговорите с ним. Но учтите, никаких упреков в его адрес. Мол, почему он взял у вас подписку о невыезде, не поставив вас в известность. Тем самым совершил уголовно наказуемое деяние. Никаких намеков! Не ставьте его в неловкое положение, толку не будет. Об этом, если придется, вы сможете сказать на суде. Так
