десять дней, что он провел на полевых работах в совхозе «Луч» в июле. Поначалу он старался отбиться от командировки, придумывал разные причины. Но Вохта взял его в оборот, пришлось согласиться… Почти все десять дней шли дожди. Работы в поле были приостановлены… Сергачев целыми днями валялся на жесткой соломенной лежанке у маленького окна в старой деревянной избе и читал книги, раздобытые в сельской библиотеке. Затрепанный «Граф Монте-Кристо», «Дон-Кихот»… Какое это было упоительное время! Хозяйка избы со странным для деревенской жительницы именем Виолетта, женщина лет пятидесяти пяти, работала дояркой. Радуясь молодому постояльцу, она хлопотала у плиты, готовя еду и подбивая Сергачева вообще остаться в деревне. Сватала к своей племяннице-«училке», которая уехала в Сочи, в санаторий…
К вечеру, как правило, дождь прекращался на час-другой. И Сергачев отправлялся в рощу. Мокрые прутья кустарников хлестали о резиновые сапоги, из-под подошв выдавливалась зеленоватая вода… Цок- ш-ш-шлек! Цок-ш-ш-шлек! — пружиня, всхлипывала земля, поросшая буйной изумрудной травой. Идти надо было осторожно — заденешь ветку, и на тебя обвалится поток воды, точно специально поджидавшей неповоротливого гостя. Дышалось легко и чисто. И не было никаких тяжелых дум… Он добирался до линии электропередачи и возвращался в деревню…
Или отправлялся в клуб, где из-за дождя который день крутили одну и тут же длинную индийскую картину. Свет в зале не гасили — многие тут играли в домино, в шашки. Зрители, в основном ребятишки, садились в первых двух рядах, задрав лица. И только девчонки. Мальчишки тузили друг друга в узком проходе, под самым экраном…
Кое-кто из командированных дня через два вернулся обратно в город. А Сергачеву не хотелось. Эта жизнь, простая и спокойная, пришлась ему по душе… А что, если и вправду переехать сюда, работать в совхозе — водители тут были нужны… Жизнь в городе ему тогда казалась бестолковой, неискренней, полной всяких мелких неприятностей, суеты. А здесь люди знали друг друга. Были приветливы и сердечны. Когда Сергачев шел по улице, каждый встречный непременно с ним здоровался — и взрослые, и особенно ребятишки. Их тихое, почтительное «здравствуйте» было наполнено искренней доброжелательностью. И долго они смотрели ему вслед, о чем-то переговариваясь между собой. Возможно, это было лишь свежим впечатлением. Возможно, эти люди в дальнейшем окажутся иными, обычными. Но скорее всего сказывалось неосознанное желание найти где-то другое — новое и доброе…
Как ни странно, в городе, работая таксистом, пропуская сквозь себя мощный поток всевозможной информации, знакомясь, пусть и бегло, со множеством людей, помогая им советом, участвуя, пусть на короткий срок, в их делах, в их жизни, Сергачев больше испытывал чувство одиночества и беспомощности, чем здесь, в деревне, среди совершенно незнакомых ему людей. Вероятно, существует какой-то предел, ограничивающий круг знакомств, когда человек не испытывает чувство потерянности и одиночества. Все, что превышает этот предел, начинает давить на психику, истощает запас неявной энергии. Человек становится неврастеником, пытаясь поспеть за бесконечно расширяющимся кругом. И не поспевает! Ему кажется, что упускает что-то интересное, важное, а на самом деле такое одинаковое и похожее на то, что уже есть, что уже испытано. И это чувство досады за упущенное так портит настроение. Особенно в долгие, не занятые работой дни. И тихая печаль овладевает тобой… И резко, настырно щелкает механизм старинных часов, доставшихся еще от деда, что смотрят на Сергачева со стены из массивной, красного дерева рамки…
Радуга на небе расползалась, почти исчезла, оставив лишь лохматую тучку.
Сергачев докурил сигарету и швырнул ее в металлический ящик. Но не попал…
Вохта прижал к уху телефонную трубку. Глаза его за толстыми стеклами очков были прикрыты. Голос Муртазовой сверлил ухо сутолокой слов. Ревизия центрального склада… Если что, она молчать не будет… Всех за ушко да на солнышко…
— Мне-то что грозишь?! С ума, что ли, спятила?
Вохта с размаху бросил трубку на рычаг и, выдвинув ящик стола, принялся перебирать груду автомобильных ключей. В брелок каждого из них была продета бумажка с номером таксомотора.
Валера Чернышев смотрел на его пальцы и ждал. Вызов к начальнику колонны был неожиданным, и Валера стоял в промасленном комбинезоне, не зная, куда деть длинные руки.
Вновь взбудоражено зазвонил телефон. Вохта приподнял трубку и опустил ее на рычаг.
— Если за человека просит сам директор парка, то этому человеку надо подобрать аппарат, — произнес Вохта, рассматривая номера.
— Само собой, — согласился Ярцев. Он сидел у окна над ярко размалеванной стенной газетой «За рулем», раскинутой на маленьком столике. Какой-то остряк подрисовал букву «б», и заголовок теперь прочитывался: «За рублем». Утром, придя на работу, Вохта обнаружил диверсию и попросил зашедшего от нечего делать в колонну Ярцева вывести букву «б». Вот Ярцев и трудился…
— Кажется, вы знакомы между собой, — невзначай проговорил Вохта.
Валера молчал, сдвинув рыжеватые брови и не отводя взгляда от ящика с ключами. Эта встреча с Ярцевым была для Валеры случайной, и он не знал, как себя вести. Если разобраться, у него не было никаких серьезных оснований подозревать Ярцева в причастности к тому, что произошло на заднем дворе таксопарка месяц назад…
— Как же, знакомы. Было дело в аэропорту. Клиента не поделили, — шутливо проговорил Ярцев. — Но зла я не держу.
Он замолчал, ожидая, что и Валера сейчас подтвердит, что зла на Ярцева не держит. Но не дождался… Дверь распахнулась, и вошел Сергачев.
Видимо, и он давно забыл парня, которого однажды поучал в аэропорту по вопросам профессиональной этики, во всяком случае, беглый взгляд Сергачева не вызвал на его лице никаких особых воспоминаний. Или слишком был занят сейчас Сергачев своими неприятностями. Он направился было к столу начальника, но Вохта предупредил его коротким жестом мясистой руки.
— Посиди покуда. Видишь, с человеком занимаюсь. — Вохта бросил на стол ключи. — А что, Валерий Чернышев, не поработать ли тебе с рацией? Директор просил посадить тебя на хорошую машину, а лучшие машины оборудованы рацией. Покатаешься с «удочкой». Город знаешь? Заказчика отыщешь?
Валера сдержанно кивнул. Многие не любят работать с «удочкой», всегда под контролем диспетчера, весь маршрут на виду, на магнитной схеме, никакой свободы. Но, с другой стороны, работа спокойная, надежная, не надо рыскать по городу в поисках клиента. Конечно, бывают и на рации «минуты молчания», и тогда можно переключиться на обычный режим. А главное, ему так надоело возиться со своей «лохматкой».
— Соглашайся, парень, — расположительно проговорил Ярцев. — В белых перчатках будешь работать и в галстуке.
— Я и говорю. Бери ключи. Не понравится, Константин Николаевич Вохта всегда человека поймет, — сказал Вохта. — К примеру, видишь, пришел ко мне сейчас Сергачев…
Валера бросил быстрый взгляд в сторону Сергачева — вот чье это знакомое лицо, не сразу и вспомнил.
— Думаешь, с чем он пришел ко мне, Сергачев-то, в самый разгар рабочего дня? — продолжал между тем Вохта. — А я тебе скажу, Валерий: у Сергачева неприятности на линии, машину стукнул. Срочно ремонтироваться надо, а в парк не пропускают, требуют акт ГАИ…
— Не совсем так, — угрюмо перебил Сергачев. — Машина уже в парке.
— Ну, так ошибся ваш начальник, со всеми бывает, — продолжал Вохта тем же доброжелательным тоном, не оборачиваясь к Сергачеву. — Проскочил он контроль, удалось, есть способ. А в парке его и засекли. Вот и пришел, чтобы я его выручил, хоть он меня и крепко недолюбливает. Человек на все пойдет, если приспичит…
Сергачев молчал, хмуро глядя поверх маленькой головы Ярцева в светлое небо, забранное рамой окна. Его тучка все стояла на месте, словно приклеенная. А радуга расползлась…
— Что ж, Валерий, дружочек, согласен? Бери, бери ключи. Приказ директора — закон… К тому же тебе и со сменщиком повезло. Григорьев Петр Кузьмич. Душа человек дядя Петя. Сегодня он отдыхает, так ты ему домой позвони, доволен будет, уважение. Человеку всегда это приятно, делу не повредит.
Вохта, мусоля палец, перелистывал тетрадку с адресами своих «ангелов», а память все возвращалась к телефонному разговору с Муртазовой. Такая всегда уверенная в себе баба и вдруг сорвалась… Значит,
