окружению, имея в виду и его комнаты, и живших с ним рядом людей, среди которых он не выделялся как некий аристократ, а держался как равный и от которых все-таки отличался какой-то самобытностью. Напротив, мне думалось, что многое, считавшееся у нас образцом вкуса, таковым отнюдь не является, и уж никак не мужские городские пальто и шляпы.
По моей просьбе меня однажды повели в комнаты, обставленные в женской манере. Они мне опять очень понравились, особенно последняя, маленькая, которую я теперь назвал «роза». Здесь можно было сидеть, мечтать и озирать окрестность через приятного вида окно. О назначении этих комнат я, естественно, спрашивать не стал.
Я часто рассказывал моему гостеприимцу о своем отце, о матери и сестре. Я рассказывал ему обо всех наших домашних обстоятельствах и не раз, насколько мог подробно, описывал вещи, которые отец держал у себя в комнатах и считал ценными. При этом я не называл своей фамилии, а он меня о ней и не спрашивал.
Не знал я все еще, хотя побыл в его доме уже довольно долго, и его фамилии. Случайно она оказалась не названа, и поскольку он сам ее не сказал, я из принципа никого об этом не спрашивал. Легче легкого было узнать ее у Густава или Ойстаха. Но менее всего мне хотелось спрашивать этих двоих, и уж подавно Густава, когда он множество раз невзначай говорил «приемный отец». Хозяин был очень добр ко мне, очень приветлив, очень любезен со мной, но он не называл своей фамилии, а с уверенностью предположить, что я знаю ее, не мог. Поэтому я решил вообще нигде, даже совсем далеко от этого места, не спрашивать фамилии владельца дома роз.
Постепенно все заметнее, все разительнее менялась погода. Дни стали гораздо длиннее, солнце грело все жарче, часы, когда небо было ясно, безоблачно, стали дольше тех, когда оно было в облаках или в дымке, земля зеленела, деревья распускались, над розовыми кустами у дома работа кипела, и весна пришла настоящая. На эту пору давно уже было назначено мое отбытие. Я еще раз сказал это своему гостеприимцу, и когда я занялся отправкой своего чемодана, был точно определен день отъезда.
Мы еще раньше договорились, что я распределю свою работу так, чтобы ко времени цветения роз вернуться и снова пожить в доме. Поскольку я видел, что мне здесь рады и что по части внешних средств я дому не в тягость, а душа моя привязалась к этому месту, такой договор вполне отвечал моему желанию. Только из горных долин, считал мой гостеприимец, мне придется отправиться в обратный путь еще до того, как там распустятся розы, потому что здесь, благодаря лучшей почве и лучшему уходу, они расцветают раньше, чем в прочих частях страны. Я согласился, и на том порешили.
За день до моего отбытия вернулся брат Ойстаха. Лет ему было двадцать с чем-то, он был хорошо сложен, смуглощек, обладал темными кудрями и толстоватыми губами. Мне показалось, что я уже несколько раз встречался с ним в моих походах. Он принес в своем альбоме множество зарисовок, в том числе и очень хороших, которые были с интересом рассмотрены. Теперь их нужно было воспроизвести на бумаге большего формата и в более художественной манере.
Побывав еще вечером накануне отбытия на хуторе, сходив на следующее утро к Ойстаху и старикам-садовникам, попрощавшись с обитателями дома и простившись перед тем со своим гостеприимцем и Густавом, я стал спускаться с холма под уже доносившееся из сада, из живых изгородей и с посевов по- весеннему мощное пение птиц.
7. Встреча
По пути к месту своего назначения я зарисовал одну красивую статую, которую нашел в нише в развалине какой-то стены. Для этого я извлек из мешка, где теперь всегда носил его, свой альбом. Это была единственная моя задержка в дороге.
Первое, что я сделал, прибыв на место, это стал распределять свое время лучше, чем прежде. Я должен был признаться себе, что на меня оказало большое влияние то, как выполнялась каждодневная работа в доме роз. Поскольку там очень высоко ценили время и пользовались этим благом весьма осмотрительно, я начал, хотя и прежде особенно упрекать себя не мог, выполнять ту или иную работу за определенное время гораздо целенаправленнее. Раньше, поддаваясь сиюминутным впечатлениям, я часто менял цели и при всем усердии не всегда достигал соответствующего усилиям успеха. Теперь я ставил себе задачей исследовать какой-то определенный раздел, не отставляя, но и не откладывая до лучших времен ничего существенного, так что если я к поре роз с намеченным разделом управиться и не успею, то хотя бы с законченной мною частью действительно справлюсь и смогу указать на какие-то несомненные результаты. Вскоре после начала работ я понял, что наметил себе слишком большой объем, но и понял, что меньший объем, если я одолею его, обеспечит мне больший успех, чем если я, как раньше, стану тратить время на попытки охватить все. К этому прибавилось и некое удовлетворение, которое я почувствовал, увидев, что звено за звеном выстраиваются в какой-то порядок, тогда как раньше привлекательный материал чаще оставался хаосом, чем облекался в соответствующую себе форму.
Мои ящики наполнялись и становились в ряд. Мои проводники и носильщики тоже окрепли духом благодаря такому новому порядку, и доверие их ко мне выросло. У меня появилась приязнь к ним, на которую они отвечали, мы жили дружно и весело, работа была в радость и спорилась. Часто, когда мы вечерами сидели в трактире за большим четырехугольным кленовым столом или, с наступлением жарких дней, не за мертвыми досками стола, а на воздухе, под живыми, шелестящими кленами, вокруг которых был сколочен сосновый стол и на которые глядел многооконный трактир, мои помощники подсчитывали, что сделано сегодня, что — за последние две недели, сколько мы, как они выражались, наработали и сколько обследовано гор. Понимая дело по-своему, они вскоре стали обсуждать происходившее в горах, спорить и требовать от меня, чтобы я, запомнив, откуда взяты собранные образцы, и измерив высоту и толщину гор, выстроил всю горную цепь в уменьшенном виде на каком-нибудь лугу или поле. Я сказал им, что это и есть часть моей задачи, и хотя ни на лугу, ни в поле горы не будут выстроены, они будут начерчены на бумаге и раскрашены в такие цвета, что каждый, кто смыслит в подобных делах, наглядно представит себе и горы, и все, из чего они состоят. Поэтому я не только запоминаю, откуда взяты образцы и в каких условиях находятся они в горах, но и записываю это, чтобы не забыть, и наклеиваю на них таблички со всеми необходимыми сведениями. Образцы эти, составленные в истинном их порядке, служат затем доказательством того, что начерчено на бумаге или, как то называется, на карте. Мои помощники нашли, что это очень умно: если понадобится тот или иной камень или еще что-либо для строительства или чего-то подобного, по карте можно будет сразу узнать, где его найдешь. Я сказал, что другая моя задача состоит в том, чтобы по найденному в горах определить, как они возникли.
Горы вовсе не возникли, возразил один, а существовали с сотворения мира.
— Они тоже растут, — сказал другой, — каждый камень, каждая гора растет, как прочие создания. Только, — прибавил он плутовато, — они растут не так быстро, как плесень.
Так спорили они об этом предмете долго и часто, и так обсуждали мы наши труды. От одного лишь прикосновения к природе гор и частого ее созерцания они постепенно приобретали все новые и все более верные знания и часто смеялись над прежними своими ошибочными взглядами и суждениями.
Дневник, который я для порядка вел, разрастался, листки умножались, позволяя надеяться, что материал удастся объять и привести в систему, когда придут зимние или вообще досужие дни.
По воскресеньям и в другое время, когда работа была менее спешной, выдавалась возможность приятно развлечься и подкрепить силы отдыхом.
Однажды мы нашли кусок мрамора, о котором я подумал, что такого у моего гостеприимца в доме как раз и нет. Цвет его был нежной, приятной смесью чистейшего белого, розового и палевого. Порода эта редкостная, и тут она представала в таком большом куске, в каком я никогда еще не видел ее. Я решил подарить этот мрамор своему гостеприимцу. Я попытался приобрести право собственности на нашу находку, и когда мне это удалось, приступил к извлечению цельной части глыбы, чтобы обтесать ее и придать ей какую-то подходящую форму. Оказалось, что из этого материала можно изготовить прекрасную доску для стола. Лучшие из обломков я взял с собой, чтобы сделать из них разные подарки на память. Из одного удалось вытесать плиту, которую вылощили так, чтобы рисунок и цвет мрамора были видны моему гостеприимцу как нельзя лучше.
