словно бы с грустью глядела на розы, поднимавшиеся у стены дома. Наталия проводила много времени с Густавом. Брат и сестра, должно быть, необычайно любили друг друга. Он показывал ей все свои книги, особенно новые, прибавившиеся к старым, объяснял ей, что он сейчас учит, пытаясь посвятить ее в это, хотя она это уже знала и прошла те же пути раньше. Случалось, они бродили по саду, радуясь кипевшей в нем жизни и радуясь единой своей, слитной жизни, которая в их сознании не была разделена на две отдельные. Общее у всех свободное время мы часто проводили вместе. Мы выходили в сад, сидели под каким-нибудь тенистым деревом, совершали прогулки, навещали хутор. Я неспособен был вступать в разговоры так, как делал это наедине со своим гостеприимцем, и хотя Матильда весьма дружелюбно со мной разговаривала, я почти всегда терял дар речи.
Розы начали распускаться, многие уже расцвели, и каждый час все новые и новые раскрывали свои мягкие чашечки. Мы часто выходили любоваться ими, и порой приходилось приносить лесенку, чтобы устранить какой-нибудь недостаток.
Полдни протекали очень приятно и мило. И оттого, что Матильда и Наталия были так изящно и удобно, хотя и просто одеты, как то было привычно мне благодаря моей матери и сестре, трапезы приобретали некий блеск, которого мне прежде недоставало. Занавески были из-за прямого солнца всегда задернуты, и комнату наполнял мягкий, преломленный свет.
Вечера после ужина мы всегда проводили на воздухе, потому что погода стояла еще прекрасная. Обычно мы сидели возле высокой вишни, это было лучшее место для вечера, хотя и в любое другое время, если только не было слишком жарко, от него исходило что-то очень приятное. Мой гостеприимец говорил ясно и оживленно, и Матильда умела отвечать ему тем же. Беседы эти велись с мягкостью и рассудительностью, они всегда бывали занимательны, и даже когда они касались самых обыкновенных предметов, я внимал им с ощущением, что слышу что-то новое и важное. Затем при тусклом свете звезд или узкого серпа луны, который все яснее всплывал в багрянце зари, старик вел даму с холма в дом, и стройные фигуры детей удалялись вдоль темных кустов.
Все это было так просто, ясно и естественно, что мне всегда представлялось, будто старшая пара — супруги и хозяева усадьбы, Густав и Наталия — их дети, а я — друг, навестивший их в этом глухом уголке земли, где старшие спокойно и тихо коротали остаток жизни.
Однажды в столовой состоялся праздничный обед. Приглашены были Ойстах, дворецкий, старик садовник с женой, управляющий хутором и экономка Катарина. Вместо Катарины в кухне распоряжалась другая женщина. Как я понял по всему, здесь был обычай — устраивать обед при каждом приезде Матильды. Люди держались непринужденно, и разговоры шли с тактом, свидетельствовавшим о накопившемся опыте. Матильда предоставляла людям повод сказать что-нибудь уместное, а потому лестное для самолюбия говорящего и делавшее для него это общество приятным. Только Ойстаха выделяли тем, что не считали нужным вызывать его на разговор, поэтому он и говорил меньше, и только общие слова об общих делах. Он чувствовал себя причисленным к высшему обществу, что я, успев познакомиться с ним поближе, находил вполне естественным, тогда как остальные не замечали, что их стараются приподнять. Садовник и его жена в своих белых, опрятных костюмах составляли очень милую стариковскую пару, с которой и другие обходились как-то особенно. Выбор блюд был несколько обильней обычного, мужчинам подали хорошее горское вино, женщинам — сладкое.
Когда стали расцветать розы, стулья и кресла расставили однажды полукругом перед домом на песчаной площадке, а между ними и домом поставили длинный стол. Мы расселись, позвали садовника Симона, пришел Ойстах, и из челяди и садовых работников тоже волен был прийти кто желал. Люди не упустили такой возможности. Розы были подвергнуты очень подробному обсуждению, выясняли, какие красивее и какие кому нравятся больше. Мнения расходились, и каждый пытался обосновать свое. На столе лежали печатные труды и рисунки, к которым порой прибегали, соглашаясь с ними, однако вовсе не каждый раз. Задались вопросом, не следует ли иные деревца пересадить, чтобы добиться лучшего сочетания красок. Сошлись на том, что делать этого не следует. Деревцам будет больно, а подросшие могут даже погибнуть. Слишком робкое сочетание красок выдает умысел и портит впечатление, приятнее всего очаровательная случайность. Решили поэтому оставить все как есть. Поговорили о свойствах различных деревцев, обсудили их достоинства вне зависимости от цветков, часто обращаясь за справкой к садовнику. Ни на здоровье растений, ни на уход за ними не было ни одного нарекания, они были и нынче отменны, как и во все прочие годы. На столе появились теперь освежающие напитки и все необходимое для ужина. Из речей Матильды я понял, что она очень хорошо знает все здешние розы и заметила даже мельчайшие перемены, происшедшие за год. Наверное, среди цветов у нее были любимцы, но видно было, что она очень привязана ко всем им. Из увиденного и услышанного я снова мог заключить, как важны эти цветы для этого дома.
Вечером того же дня в доме роз появились гости. Это был владелец немалого поместья поблизости, в котором он сам управлял хозяйством, хотя зимой подолгу живал в городе. Его сопровождали супруга и две дочери. Они заехали на обратном пути после визита в отдаленную часть края и поднялись к дому, как они сказали, затем, чтобы посмотреть, расцвели ли уже розы, и полюбоваться их обычным великолепием. Они собирались уехать в тот же вечер, однако ввиду позднего уже времени мой гостеприимец стал убеждать их переночевать в его доме, на что те и дали согласие. Лошадей и коляску отправили на хутор, путникам отвели комнаты.
Вскоре, однако, те вышли из комнат и направились на песчаную площадку, после чего осмотр роз начался заново. Часть вынесенных сегодня стульев еще оставалась на месте, хотя стол уже убрали. Мать села на один из них и вынудила Матильду сесть рядом с ней. Девушки подошли к розам, все много говорили о цветах и любовались ими.
Перед ужином обошли еще сад и часть полей, затем все разошлись по комнатам.
Когда пробил час ужина, все снова собрались в столовой. Гость и его спутницы переоделись, он вышел даже в черном фраке, женщины были одеты так, как одеваются в городе не для торжественных, а для дружеских визитов. Мы были в своем обычном платье. Но именно из-за этой одежды гостей, которая сама по себе была безупречна, о чем я мог судить со знанием дела, потому что видел такое платье на своей матери и сестрах и часто слышал суждения о нем, наша одежда нисколько не проигрывала, а скорее даже наносила ущерб нарядам гостей, во всяком случае на мой взгляд. Щегольское платье казалось мне крикливым и неестественным, а наше было просто и практично. Создавалось впечатление, будто Матильда, Наталия, старик гостеприимец и даже Густав — личности недюжинные, а те — люди толпы, каких встретишь везде.
За ужином и после него, поскольку мы еще на некоторое время задержались в столовой, я даже любовался красотой девушек. Старшую из двух дочерей наших гостей — мне, по крайней мере, она показалась старшей — звали Юлия. У нее были каштановые волосы, как у Наталии. Пышные, они были красиво уложены вокруг лба. Глаза были карие, большие и глядели приветливо. Щеки были изящные и ровные, а рот очень мягкий и доброжелательный. Ее фигура явила рядом с розами и во время прогулки стройность и благородство, а ее движения — естественность и достоинство. В ней было какое-то притягательное очарование. У младшей, которую звали Аполлонией, волосы были тоже каштановые, как у сестры, но светлее. Они были такие же пышные и уложены, пожалуй, еще красивее. Лоб выделялся в них ясно и четко, а голубые глаза, не такие большие, как карие глаза сестры, глядели из-под него еще бесхитростнее, добрее и искреннее. Глаза она унаследовала, видимо, от отца, тоже голубоглазого, у матери глаза были карие. Щеки и рот казались у Аполлонии еще более изящными, чем у сестры, а фигура чуть-чуть мельче. Держалась она не так прелестно, как сестра, но была простодушнее и милее. Мои друзья в городе сказали бы, что это два пленительных существа, и так оно и было. Наталия — не знаю, была ли она бесконечно красивее или от нее исходило что-то другое — а этого другого я еще не распознал как следует, потому что она очень редко со мной говорила, судить же о ее походке и движениях я не мог, не решаясь рассматривать ее, как рассматривают рисунок, — Наталия казалась рядом с этими двумя девушками как-то гораздо значительнее, ни о каком сравнении тут просто-напросто не могло быть и речи. Если правда, что девушки бывают очаровательны, то эти две сестры были очаровательны. А вокруг Наталии витало какое-то глубокое счастье.
Матильда и мой гостеприимец, казалось, очень любили и уважали эту семью, это явствовало из их обращения с ней.
Матери обеих девушек было лет сорок. Она еще вполне сохраняла свежесть и здоровье красивой
