недовольство критики, порицавшей Штифтера за то, что он закрывает глаза на социальные конфликты. В 1852 году на него обрушился удар, нанесенный рукой знаменитого немецкого драматурга Фридрика Геббеля. Озабоченный измельчанием немецкой литературы после революции 1848 года, засилием в ней эпигонов, Геббель не распознал своеобразия и глубины штифтеровского творчества. Журнал «Европа» поместил его едкую эпиграмму, озаглавленную «О старых и новых певцах природы», где он писал: «Знаете ль вы, почему вам жучки и цветы удаются? Да потому, что людей вам не понять никогда, как не увидеть и звезд!» Упрек в пристрастии к малому в ущерб большому, значительному, в мелочном описательстве пустячных вещей больно задел Штифтера. В 1853 году, издавая у Хеккенаста новую книгу рассказов — «Пестрые камни», предназначенную им для юношества, он предпослал ей предисловие, где сформулировал основные принципы своего творчества:
«Мне однажды поставили в упрек, что я изображаю только малое и что люди у меня — всегда обыкновенные люди… Раз уж мы начали разговор о великом и малом, то я изложу свои взгляды, которые, вероятно, расходятся со взглядами многих других людей. Веяние воздуха, журчание воды, произрастание злаков, волнение моря, зеленый покров земли, сияние неба, блеск созвездий — вот что я полагаю великим; ослепительное наступление грозы, молнию, расщепляющую дома, бурю, вздымающую прилив, огнедышащую гору, землетрясение, разрушающее целые страны, — эти явления я не считаю более великими, нежели первые, ибо они суть лишь действия более высоких законов. Они случаются в отдельных местах как результат односторонних причин…
То же, что во внешней природе, происходит и в природе внутренней — в натуре рода человеческого. Жизнь, исполненную справедливости, простоты, самообуздания, разумности, деятельности в своем кругу, восхищения прекрасным наряду с радостным и спокойным волеустремлением, я считаю великой; резкие перемены настроения, грозно рокочущий гнев, жажду мести, воспламененный ум, который стремится к действию, переворачивает, изменяет, разрушает и в исступлении часто губит собственную жизнь, — все это я считаю не более великим, а более мелким, ибо эти вещи — всего только проявления отдельных и односторонних сил, так же как бури, огнедышащие горы, землетрясения…
Попытаемся проследить мягкий закон, которым руководится род человеческий… Это закон справедливости, закон нравственности, закон, требующий, чтобы каждый человек жил рядом с другими и был уважаем, почитаем, безопасен, чтобы он мог совершить достойный жизненный путь, заслужить любовь и восхищение окружающих, чтобы он был храним, как сокровище, поскольку каждый человек — сокровище для всех других людей».
«Мягкий закон» (das sanfte Gesetz) — можно только предположить, что, называя «мягким» внутренний, неписаный, нравственный закон, которым должен руководиться человек, Штифтер исходил из противопоставления его закону внешнему, писаному, обозначенному в известной латинской поговорке: «Dura lex, sed lex» («Жесткий закон, но закон»). Так или иначе, «мягкий закон — это обобщающая формула всего того, что выражено писателем в логике сюжетов и образов его произведений и обосновано теоретически в предисловии к «Пестрым камням».
Уязвленный замечаниями критики, упрекающей его в идилличности и неумении овладеть большим жизненным материалом, Штифтер стремится ответить на них делом. Остаток своей жизни он посвящает крупным вещам — романам «Позднее лето», «Витико» и «Записки моего прадеда».
Выход в свет первого романа — значительная веха на творческом пути Штифтера. В своих последних произведениях он достигает подлинно эпического размаха повествования, позволившего некоторым исследователям нашего времени сравнивать его манеру со стилем Библии, Гомера и древних исландских саг. Величавая простота и плавное течение его речи, неторопливая обстоятельность рассказа, поэтизация обыденного — деталей, аксессуаров людского быта — достигают в его последних вещах своего наивысшего выражения, как и еще одно свойство, роднящее его с эпосом. Когда Геббель, едко высмеивая стиль «Позднего лета», писал: «Видимо, автор рассчитывает, что читателями его будут Адам и Ева, ибо только им одним могли быть неизвестны те вещи, которые он описывает так обстоятельно и пространно», он невольно выявил одну из самых существенных черт Штифтера-художника — наивность его повествовательной манеры. Человек у Штифтера воспринимает природу и вещи наивно и непосредственно, с простодушным удивлением и радостью первооткрывателя. Между познающим субъектом и объектом познания здесь пет никаких промежуточных, посредствующих звеньев, восприятие внешнего мира, как правило, не осложнено ни преданием, ни рефлексией, мир входит в сознание человека во всей своей первозданной новизне и дельности. Этим свойством прозы Штифтера объясняется то ощущение «первого взгляда», которое нередко возникает при знакомстве с этим автором.
«Позднее лето» — это в полном смысле слова «воспитательный» роман, история «вочеловечения человека» и вместе с тем — дальнейшее развитие штифтеровской утопии. Генрих Дрендорф, купеческий сын, занимаясь науками, совершает путешествия по своей стране и однажды попадает в необыкновенно живописную и благоустроенную усадьбу, где в дальнейшем становится частым гостем. Общение с хозяином «Розового дома» (как называет Генрих это владение, потому что там с особым тщанием культивируются розы) — бароном фон Ризахом и его близкими друзьями — расширяет и углубляет познания Дрендорфа. В имении Ризаха живут и работают слуги, рабочие художественно-реставрационной мастерской, крестьяне на форме. Место, которое занимает каждый в строгой иерархии поместья, определяется выполняемым делом и духовным уровнем, и все совершается согласно разуму и справедливости. Жизненный опыт Генриха обогащается за счет опыта его старшего друга и наставпика. Как гетевского Вильгельма Мейстера, Дрендорфа воспитывают искусство и любовь. Поздняя, «предзакатная», любовь Ризаха и Матильды, оборвавшаяся было в годы их юности, — наглядный урок для Генриха, который учится верить, надеяться и прощать.
В этот мир осуществленной утопии Штифтер как бы переносит самого себя. Барон фон Ризах, один из наиболее пластических образов Штифтера, есть явное перевоплощение автора, который претворил в жизнь Ризаха свои самые сокровенные мечты. Ризах, любитель роз (в творчество позднего Штифтера розы приобретают особое значение как символ прекрасного и символ любви), покровитель птиц, нашедших приют в его саду, живет среди прекрасной природы и красивых вещей, созданных руками искусных мастеров прошлого и настоящего.
В его уста автор вложил свои мысли о ходе истории, о воспитании человека, о назначении искусства. Ризах — Штифтер верит в конечную победу добра и разума над злом; он уповает на прогресс техники, которая облегчит человеку его материальное существование и высвободит его духовные силы. Огромную роль в деле нравственного воспитания человечества отводит он писателям, художникам — «жрецам Прекрасного», противопоставляющим неустойчивости и капризам истории этическую «постоянную величину».
В «Позднем лете» Штифтер воплотил свою концепцию Прекрасного, как нравственного прежде всего, как «божественного в одеянии прелести».
Жизнь Ризаха, его друзей и помощников в «Розовом доме» строится на основе прочного материального благосостояния. Штифтер почти нигде не заставляет своих героев бороться за кусок хлеба насущного, предпосылая всем их начинаниям наследственное или приобретенное в прошлом богатство. Вполне отдавая себе отчет в том, что для счастливой жизни — особенно такой, какую рисует Штифтер, жизни среди произведений искусства, — человеку требуется какой-то минимум материальных благ, он не задумывается над тем, что для реального осуществления его утопии, для реального обеспечения этих благ необходимо коренное переустройство общества. Эту сторону его творчества после появления «Позднего лета» с негодованием отвергает критика, прощавшая Штифтеру романтически окрашенную идиллию его ранних вещей. С резкими личными выпадами против автора снова выступает Геббель.
Стремясь избавиться от поставленной ему в вину идилличности, Штифтер описал в романс «Витико» (1867) кровавую борьбу за владение его родным краем, происходившую в XII веке. Отважный и великодушный Витико, воин и полководец, способствует созданию утопически-идеальной монархии, основанной на содружестве чехов и немцев. В своем отвращении к бессмысленному кровопролитию Витико сродни полковнику из «Записок моего прадеда». Подобно тому как полковник спас жизнь тысяче вражеских пленных и этот поступок считал своим наивысшим подвигом, так и Витико, дабы способствовать установлению мира в стране, выпускает на волю арестованных заговорщиков, едва не поплатившись за это собственной жизнью. Война в его глазах оправдана только тогда, когда это защита своего народа — отца, матери, брата, сестры и соседа — от нападающего врага.
